<Prev

Contents

Next>

Глава 3
ЧЕЛОВЕК И ЖИВОТНОЕ (часть 2)

СХОДНОЕ И РАЗЛИЧНОЕ

Если бы все слова одного языка походили порознь на слова других языков, было бы совсем просто овладевать чужой речью.

Но на деле-то в разных языках и слова, конечно, разные; это знает каждый.

Однако случается порой в двух совсем различных языках обнаружить слова, очень напоминающие друг друга. Вот, скажем, в арабском языке имеется слово "кахуа". На русский язык его можно перевести как "кофе". Откуда такое совпадение?

Этот случай очень прост. Растение, дающее "кофейные бобы", происходит из палимой солнцем Аравии. Арабы научились использовать его много раньше, чем народы Европы. Впрочем, есть предположение, что кофе было открыто и употреблено в дело впервые в Каффе - одной из областей Эфиопии.

Если так, - тогда арабское "кахуа" есть в свою очередь только переработка этого названия. Соседи арабов (и соседи этих соседей) у них позаимствовали и самый напиток, изготовленный из плодов "кахуа", и его имя. Потом каждый народ несколько изменял арабское слово на собственный лад, и вот арабское "кахуа" превратилось во французское "кафе" (cafe´), в немецкое "каффэ" (kaffee), в польское и чешское "ка´ва" (kava), в венгерское "кавэ" (kahve)⁴.

Так случается нередко. Встретив в двух языках слова, похожие по звукам и в то же время означающие сходные между собою понятия, мы постоянно говорим: вот плоды взаимного обмена между этими языками. Перед нами "заимствование". Само собой понятно, что слова заимствованные - в большинстве языков составляют меньшинство, исключение. Не они придают языку его основные черты⁵.

Реже, пожалуй, натыкается языковед на другие случаи. Бывает так, что в двух языках два слова совершенно точно совпадают по звукам, а смысл их совсем различный.

Как объяснить, что звуки этих разноязычных слов примерно совпадают между собою?⁶

Можно допустить, что некоторые из них тоже могли проникнуть из языка в язык при помощи заимствования, которого мы пока еще не разгадали. Так, например, в Турции имеется один из видов растения Nicotiana, который так и называется по-турецки: "таба´к" (тарелка), за свои широкие округлые листья, в то время как всякий табак вообще в Турции именуется "тютю´н". Не исключено, что наше название "табак" как-то связано именно с этим сортом. Но это только предположение.

Громадное же большинство таких совпадений - результат чистейшей случайности. Ничего общего между русской и японской "ямой", как и между русским и французским словами "кот", нет. Каждое из них имеет собственную, отличную от его близнеца, историю и свое, совершенно особое, происхождение.

Возьмем французское слово "кот" - "берег" (c\^ote). Слово это состоит в ближайшем родстве с французским же "котэ´" - "сторона" или с испанским "коста". (costa) - "берег".

А наше русское "кот", как это ни неожиданно для вас, имеет общее происхождение вовсе не с ним, а с французским словом "ша", которое пишется: "кхат" (chat), и с древнелатинским "ка´тус" (catus). И "ша" и "катус" означают "самец кошки", "кот".

Изучение показывает, что и сходство между остальными словами нашего списочка в большинстве случаев на самом деле курьез языка, случайность.

Может быть, тогда можно просто сказать: если два слова в двух языках походят только по звучанию, но не связаны друг с другом по смыслу, между ними нет ничего общего?

Нет, сказать так было бы неосторожно.

Посмотрите еще один перечень русских и нерусских слов:

Проглядывая этот список, можно прийти к выводу, что и тут перед нами такие же "капризы" языков, игра случайных совпадений.

Но, вдумываясь в каждую из словесных пар, приходишь к иному выводу: между значениями слов, входящих в эти "пары", существует известная связь, не всегда прямая и ясная, не бросающаяся в глаза, но все-таки несомненная.

Слово "пу´шка" в нашем языке означает огнестрельное орудие, а у чехов - оружие, но тоже огнестрельное. Между обеими этими предметами есть значительное сходство.

Слово "вери´ги" у нас означало всегда "железные оковы, цепи"; их изуверы прошлых дней навешивали на себя, чтобы "изнурять свою плоть". А у болгар "вери´гой" называется горный хребет. Казалось бы, что же тут можно найти общего? Но подумайте сами: ведь и мы "горные хребты" именуем "горными цепями". Очевидно, в обоих словах, русском и болгарском, это значение - "цепь" - и является основным, главным, а уж о каких цепях, железных или каменных, речь, - вопрос второстепенный.

Иногда одно и то же слово, встречаясь в двух языках, имеет в них значение не то что "несходное", а скорее прямо противоположное. Вот пример: мы говорим "черствый" о хлебе, который уже остыл и засох; "теплый", мягкий хлеб у нас противопоставляется холодному, "черствому". А у чехов слово "че´рстви" означает как раз наоборот: "свежий", "прохладный"⁹. Каким же образом так разошлись значения этого слова?

Подумайте сами: в обоих языках есть и общий оттенок значения: "холодный", "остывший". Остывший хлеб - черствый хлеб. Человек, в груди которого "остыли чувства", - черствый, холодной души человек. Это у нас, в русском языке.

А чехи пошли по другой линии. У них "че´рстви витр" - "прохладный", то есть свежий, ветер. Одно и то же слово у двух народов имеет противоположные, но тесно связанные между собою значения.

Это совсем не похоже на то, что мы имели в случае с русским и турецким словами "кула´к": там между значениями не было ни сходства, ни противоположности; они просто были никак не связаны друг с другом. Слово "позор" у чехов означает "осторожно", "берегись", у нас, русских, - "стыд", "срам". Казалось бы, что общего? Но легко сообразить: оба восходят к славянскому глаголу "позрети" - "посмотреть". "По´зор!", то есть: "осмотрись, будь зорок, бдителен!", "Позор!", то есть: "какое зрелище!". Пушкинисты, например, указывают, что в стихотворении Пушкина "Деревня" слова "невежества губительный позор" означают не "стыд невежества", а "губительное зрелище невежества", "Позорище" некогда и просто означало "зрелище"¹⁰.

Значит, верно: из слов двух или нескольких языков мы имеем право считать связанными друг с другом такие слова, у которых сходны звуки и значения имеют между собою нечто общее. Но только общность эту не всегда легко обнаружить. Чтобы судить о ней, приходится проделывать большую работу, доискиваться, какой смысл имеют в обоих языках другие, явно родственные данным, слова, исследовать, как в далеком прошлом менялось их понимание... Надо все время обращаться к истории и данных языков и тех народов, которые на них говорят.

ОТ "ВОЛКА" ДО "ЛУ"

Теперь мы знаем, как обстоит дело, когда перед нами слова, сходные по звукам, но несходные по смыслу, по значениям,

Однако нам уже известно: сплошь и рядом в языках наталкиваешься на обратное положение: значения почти совпадают, а в звуках слов как будто нет ничего общего.

Примеры этого мы видели. Русское "кот" ничуть не более похоже на французское "ша", нежели английское "Джон" на древнегреческое "Иоаннэс". А ведь мы установили, что эти слова имеют общее происхождение.

Таких внешне непохожих друг на друга, но родственных слов языковеды обнаруживают в различных языках огромное количество, и человеку, не осведомленному в языкознании, иной раз может показаться, что его просто хотят одурачить. Ну, скажите на милость, что может быть общего между такими словами, как:

русское "живой" и латинское "вивус" (vivus), которое тоже значит "живой";

русское "сто" и немецкое "хундерт" (hundert), тоже означающее "сто";

русское "волк" и французское "лу" (loup) - тоже "волк"?

А вот языковеды утверждают, что слова каждой из этих пар родственны между собой.

Пока вы не встречались с теми законами, по которым меняются звуки слов в различных языках, вы, вероятно, никогда не поверили бы подобным утверждениям. Но теперь, когда вам стало известно, что такие изменения происходят, и притом не кое-как, а по твердым правилам, теперь вам уже легче будет выслушать мои доказательства. Возьмем для простоты и наглядности только одну из этих пар: русское "волк" и французское "лу".

Вот как звучит слово, означающее серого хищника, в ряде языков:

Очень любопытно. Каждые два соседних слова кажутся нам очень похожими друг на друга: "волк" и "вовк", "вовк" и "вук", "луп" и "лу"... А вот крайние в ряду - "волк" и "лу" - как будто не имеют между собой ничего общего.

Но ведь это довольно обычное явление в мире. Наша современная лошадь совсем не похожа на своего далекого предка, маленького, собакообразного зверька фенако´дуса, жившего миллионы лет назад. Но между фенако´дусом и лошадью ученые открыли целую цепь животных, все меньше похожих на первого, все больше напоминающих вторую; эоги´ппуса, мезоги´ппуса, гиппарио´на и т. д.

И мы понимаем, что фенако´дус превратился в лошадь не сразу, а путем постепенных переходов. Нечто отдаленно подобное, по-видимому, может происходить порою и в удивительном мире слов.

Мы с вами теперь люди искушенные. На примере человеческих имен мы видели, как далеко могут уводить слово "законы звуковых соответствий" между отдельными языками. Если римская "Йу´лиа" превратилась во французскую "Жюли´" и английскую "Джа´лиэ", то удивительно ли, что древнеиндийский "вркас" мог у древних греков зазвучать как "лю´кос"? Ведь при переходе от языка к языку закон звуковых соответствий влияет не на один какой-либо звук слова, а на многие его звуки, и на каждый по-разному. Понятно, что иной раз оно может приобрести совершенно неузнаваемый вид. И все же языковед, вооруженный точным знанием этого закона, может, как мы видели, не только проследить, но и предугадать эти удивительные превращения.

Исследуя языки мира этим способом, языковеды и наткнулись на замечательное открытие. Среди них (языков) встречаются одни, которые очень похожи друг на друга по различным признакам; сходство между другими несравненно менее заметно; наконец есть и такие, в которых сходных черт не обнаруживается, какие "законы соответствий" к ним ни применяй¹¹. Это сто´ит показать на примере.

Вернитесь к табличке удивительных превращений "волка". Легко заметить, что она распадается на две ясно отличимые части.

В первой части слово "волк" содержит в себе согласные звуки: "в", "л" ("р") и "к": "волк", "вълк", "вилкас" и т. п.

Во второй группе на их место являются уже другие согласные, в другом порядке: "л", "к" ("п"): "лю´кос", "лу´пус", "лу´по", "лу".

Мы уже согласились, что обе группы связаны между собой: между "вркас" и "лю´кос" тоже можно найти общее. Но бесспорно, что внутри каждой из двух групп слова различаются несравненно меньше, чем вся первая группа от второй. "Волк" более похож на "ву´ка" или на "вълка", нежели на "лу´по" или "лю´коса". Сходство внутри групп заметит каждый; общее между словами обеих групп сумеет доказать только лингвист.

По-видимому, между языками каждой из этих групп имеется более тесное сходство, более глубокая связь, чем между ними и языками другой группы.

А рядом с этим языковеды наталкиваются на такие языки, в которых слова уже вовсе не связаны ни с какими нам известными. По-азербайджански "волк" "кырт", по-фински - "су´си", по-японски - "ока´ми". Между этими словами и словом "волк" никакие законы звуковых соответствий ничего общего не обнаружат.

Сходство, как мы убедились, было основано на законе. Но, может быть, несходство зависит от чистой случайности?

Нет, это не так! Вот как звучат в различных языках слова, которыми народы называют три очень важных для них понятия:

Ясно, что между этими языками существует большое и близкое сходство. Если же мы возьмем другие языки, картина будет опять иной. Вот те же слова:

Бросается в глаза, что эти языки не имеют видимого сходства ни с языками первой группы, ни между собою. Подтверждают это первое впечатление (которому, как мы теперь знаем, нельзя слепо доверяться!) и языковеды.

Четыре первых языка, говорят они, близки друг к другу; три последних далеки и от них и друг от друга.

Вот теперь, пожалуй, и выходит на сцену одно из самых основных почему. Почему же возникли эти группы схожих и несхожих языков? Почему в мире слов мы видим картину, напоминающую нам обычное положение в живой природе: злаки похожи между собою, но резко отделяются от крестоцветных или от хвойных? В то же время сами хвойные и крестоцветные, отличаясь друг от друга, имеют и некоторые сходные черты. Биологи выяснили, откуда взялись и сходство и различия между живыми организмами. Надо и нам установить это для нашего предмета наблюдения - языков.

ЯЗЫКОВЫЕ СЕМЬИ

Вы встречаете человека, у которого нос как две капли воды похож на нос вашего хорошего знакомого. Чем вы можете объяснить такое сходство?

Проще всего предположить, что оно вызвано самой простой случайностью; каждый знает, такие случайные совпадения не редкость.

Если вам повстречаются двое людей, у которых есть что-то общее в их манерах говорить, в движениях или в походке, весьма вероятно, что это результат невольного или вольного подражания, так сказать, "заимствования": ученики часто подражают любимым учителям, дети - взрослым, солдаты - командирам.

Но вообразите себе, что перед вами два человека, у которых похожи сразу и цвет глаз, и форма подбородка, и звук голоса, и манера улыбаться. Оба употребляют в разговоре одинаковые выражения, да еще имеют совершенно сходные родимые пятна на одних и тех же местах. Вряд ли вы будете и это все объяснять случайностями. Не разумнее ли предположить, что лица эти - родственники: похожие черты достались им обоим от общих родоначальников.

Тем более не приходится искать объяснений в случайном сходстве, если вы видите не двух похожих друг на друга существ, а целую их группу, состоящую из многих членов. Гораздо правдоподобнее допустить, что и здесь сходство вызвано общим происхождением, родством.

Как мы видели, в мире языков мы наблюдаем именно такую картину: существуют целые группы языков, почему-то близко напоминающих друг друга по ряду признаков. В то же время они резко отличаются от многих групп языков, которые, в свою очередь, во многом похожи между собою.

Слово "человек" звучит очень сходно в целом ряде языков, в тех самых, в которых похожи, как мы с вами видели, и слова, означающие понятия "мать", "дом", "гора":

Все это языки славянских народов.

Существуют и другие языковые группы, внутри которых мы замечаем не меньшее сходство, зато между их словами и словами славянских языков обнаружить общее гораздо труднее. Так, "человек"

Эти языки, как мы видим, принадлежат народам романской языковой семьи.

В то же время у турок, татар, азербайджанцев, туркмен, узбеков и других народов тюркского племени понятие "человек" будет выражаться словом "киши´" или другими словами, близкими к этому¹⁴. Слова эти не похожи ни на славянские, ни на романские, зато между собою эти языки имеют опять-таки большое сходство.

Приходится предположить, что такое сходство не могло возникнуть неведомо почему, так себе, случайно. Гораздо естественнее думать, что оно является результатом родства между сходными языками.

Действительно, языкознание и учит нас, что в мире существуют не только отдельные языки, но и большие и маленькие группы языков, сходных между собою. Группы эти называются "языковыми семьями", а возникли и сложились они потому, что одни языки способны как бы порождать другие, причем вновь появляющиеся языки обязательно сохраняют некоторые черты, общие с теми языками, от которых они произошли. Мы знаем в мире семьи германских, тюркских, славянских, романских, финских и других языков. Очень часто родству между языками соответствует родство между народами, говорящими на этих языках; так в свое время русский, украинский, белорусский народы произошли от общих славянских предков.

Однако бывает и так, что языки двух племен или народов оказываются родственными, в то время как между самими народами никакого родства нет. Многие современные евреи, например, говорят на языке, очень похожем на немецкий и родственном германским языкам. Однако между ними и германцами нет никакого кровного родства. Наоборот, родичами еврейского народа являются арабы, копты и другие народности Передней Азии, языки которых ничем не напоминают современного еврейского языка, так называемого "и´диш". Вот древнееврейский язык, почти позабытый и оставленный нынешними евреями¹⁵, тот близко родствен и арабскому, и коптскому, и другим семитическим языкам.

Легко установить, что такое положение является скорее исключением из правила, чем самим правилом, и что чаще всего, особенно в древности, родство между языками совпадало с кровным родством между племенами людей. Но очень важно выяснить, как же именно возникали такие родственные между собою языки?

Нам известно лишь сравнительно небольшое число случаев, когда люди могли непосредственно наблюдать процесс такого появления новых языков из старых, но все-таки они бывали.

Все вы знаете, конечно, великолепный памятник языка древней Руси, знаменитое "Слово о полку Игореве".

Эту древнюю поэму мы, русские, считаем памятником нашего, русского, языка; родилась она тогда, когда язык этот был во многом отличен от того, на котором мы говорим сейчас.

Но наши братья-украинцы с точно такими же основаниями гордятся "Словом" как памятником языка украинского. Конечно, их современный язык сильно отличается от того, на котором написана блестящая поэма, но тем не менее они считают ее образчиком его древних форм. И, до´лжно признать, равно справедливы оба эти мнения.

Не странно ли? Ведь сегодня никто не поколеблется отличить русские стихи или прозу от украинских. Стихи Пушкина никто не сочтет за написанные на украинском языке; стихи Шевченко, безусловно, не являются русскими стихами. Так почему же такие сомнения могут возникнуть относительно "Слова", родившегося на свет семьсот лет назад? Почему Маяковского надо переводить на украинский язык, а украинских писателей или поэтов - на русский, творение же неизвестного гения давних времен совершенно одинаково доступно (или равно непонятно) и московскому и киевскому школьнику? О чем это говорит?

Только о том, что разница между двумя нашими языками, очень существенная сейчас, в XX веке, семьсот лет назад была несравненно меньшей. В те времена оба эти языка были гораздо более сходны между собою. Очевидно, оба они происходят от какого-то общего корня и только с течением времени разошлись от него каждый в свою сторону, как два ствола одного дерева.

Примерно то же (только на протяжении несравненно меньшего времени, а потому и в гораздо более узком масштабе) можно наблюдать на истории английского языка в самой Англии и за океаном, в Америке. Первые поселенцы из Англии стали прибывать в Новый Свет почти в то самое время, когда жил и творил великий английский драматург Шекспир. С тех пор прошло примерно четыре столетия.

За этот недолгий срок язык англичан, оставшихся "у себя дома", изменился довольно сильно. Современным британцам читать Шекспира не очень легко, как нам нелегко читать произведения, написанные в дни Державина и Ломоносова.

Изменился и английский язык в Америке. Молодой американец тоже не все и не совсем понимает в драмах Шекспира.

Но вот вопрос: в одном ли направлении изменились обе ветви одного английского языка - европейская и заокеанская? Нет, не в одном. И лучшим доказательством этого является то, что в произведениях Шекспира нынешних юных американцев и англичан затрудняют одни и те же места текста. Те и другие не могут понять в них одного и того же. А вот, читая современных авторов, житель Нью-Йорка ломает голову как раз над тем в английской книге, что легко понимает лондонец. Наоборот, англичанин, взяв в руки американский текст, не поймет в нем именно тех слов, которые совершенно ясны обитателю Чикаго или Бостона.

При этом надо оговориться: разница между английской и американской речью очень невелика. В наши дни между людьми, даже живущими за тысячи километров друг от друга, связь не порывается. Между Англией и Америкой все время работает почта, телеграф. Английские газеты приходят в Штаты; в тамошних школах преподают английский язык. В свою очередь, американские капиталисты, забрасывают старую Англию своими книгами, кинофильмами; по радио и любыми другими способами они стремятся убедить англичан в превосходстве своей американской культуры. Происходит непрерывный языковой обмен. И всё-таки некоторые различия образуются. Мы можем говорить хотя, конечно, не о новом американском языке, но, во всяком случае, о новом диалекте английского языка, родившемся за океаном¹⁶.

Так представьте же себе, насколько быстрее, глубже и бесповоротнее расходились между собою языки тысячелетия назад. Ведь тогда стоило народу или племени разделиться на части, а этим частям разбрестись в стороны, как связь между ними прекращалась полностью и навсегда.

А бывало так? Сплошь и рядом.

Вот какую картину рисует нам Фридрих Энгельс в своей книге "Происхождение семьи, частной собственности и государства".

В древности человеческие племена постоянно распадались на части. Как только племя разрасталось, оно уже не могло кормиться на своей земле. Приходилось расселяться в разные стороны в поисках мест, богатых добычей или плодами земными. Часть племени оставалась на месте, другие уходили далеко по тогдашнему дикому миру, за глубокие реки, за синие моря, за темные леса и высокие горы, как в старых сказках. И обычно связь между родичами сразу же терялась, ведь тогда не было ни железных дорог, ни радио, ни почты. Придя на новые места, части одного большого племени становились самостоятельными, хотя и родственными между собою по происхождению, "по крови", племенами.

Вместе с этим распадался и язык большого племени. Пока оно жило вместе, все его люди говорили примерно одинаково. Но, разделившись, отсеченные друг от друга морскими заливами, непроходимыми пустынями или лесными дебрями, его потомки, обитая в разных местах и в различных условиях, невольно начинали забывать все больше старых дедовских слов и правил своего языка, придумывать все больше новых, нужных на новом месте.

Мало-помалу язык каждой отделившейся части становился особым наречием, или, как говорят ученые, диалектом прежнего языка, сохраняя, впрочем, коекакие его черты, но и приобретая различные отличия от него. Наконец наступало время, когда этих отличий могло накопиться так много, что диалект превращался в новый "язык". Доходило подчас до того, что он становился совершенно непонятным для тех, кто говорил еще на языке дедов или на втором диалекте этого же языка, прошедшем иные изменения в других, далеких местах. Однако где-то в своей глубине он все еще сохранял, может быть, незаметные человеку неосведомленному, но доступные ученому-лингвисту, следы своего происхождения, черты сходства с языком предков.

Этот процесс Энгельс называл "образованием новых племен и диалектов путем разделения". Получающиеся таким образом племена он именует "кровно-родственными" племенами, а языки этих племен - языками родственными.

Так обстояло дело в глубокой древности, во времена, когда наши предки жили еще в родовом обществе. События протекали так не только в индейской Америке, но повсюду, где царствовал родовой строй. Значит, эту эпоху пережили и наши предки-европейцы, - пережили именно в те дни, когда складывались зачатки наших современных языков.

Затем дела пошли уже по гораздо более сложным путям.

Там, где когда-то бродили небольшие племена людей, образовались мощные и огромные государства. Иные из них включили в свои границы много малых племен. Другие возникали рядом с землями, где такие племена еще продолжали жить своей прежней жизнью. Так, древний рабовладельческий Рим поглотил немало еще более древних народов - этрусков, латинов, вольсков и других, а потом много столетий существовал рядом с жившими еще родовым обществом галлами, германцами, славянами.

Языки при этом новом положении начали испытывать уже иные судьбы. Случалось иногда, что маленький народец, войдя в состав могучего государства, отказывался от своего языка и переходил на язык победителя. Культурно сильное государство, воюя, торгуя, соприкасаясь со своими слабыми, но гордыми соседями - варварами, незаметно навязывало им свои обычаи, законы, свою культуру, а порой и язык. Теперь уже стало труднее считать, что на родственных между собою языках всегда говорят только кровно-родственные племена. Этруски ничего общего по крови не имели с латинянами, а перешли на их язык, забыв свой. Галлы, обитатели нынешней Франции, много веков говорили на своем, галльском языке; он был родствен языкам тех кельтских племен, с которыми галлы состояли в кровном родстве. Но потом этот язык был вытеснен языком Рима - латынью, и теперь потомки древних кельтовгаллов, французы, говорят на языке, родственном вовсе не кельтским языкам (ирландскому или шотландскому), а итальянскому, испанскому, румынскому, то есть языкам романского (римского) происхождения.

Время шло, человечество переходило от ступени к ступени своей истории. Племена вырастали в народности, народности складывались в нации, образованные уже не обязательно из кровно-родственных между собою людей. Это очень осложняло взаимоотношения и между самими людьми разного происхождения и, тем более, между их языками. Но все-таки некоторые общие черты, которые когда-то принадлежали языкам народов и племен на основании их прямого родства между собою, выживали и даже дожили до настоящего времени. Теперь они продолжают объединять языки в "семьи", хотя между нациями, говорящими на этих языках, никакого племенного, кровного родства нет и быть не может.

Возьмем в пример русский язык, великий язык великой русской нации. Мы знаем, что нация эта сложилась, кроме славянских племен, еще из многих народностей совсем другого, вовсе не славянского происхождения. О некоторых мы уже почти ничего не знаем. Кто такие были, по-вашему, "чудь", "меря", "вепсы", "берендеи" или "торки"? А ведь они жили когда-то бок о бок с нашими предками. Потом многие из них влились в русскую нацию, но говорит-то эта многосоставная нация на едином русском, а не каком-нибудь составном языке.

Что же, может быть, и он точно так же сложился из множества различных, неродственных между собою языков - "чудского", "вепского" и других?

Ничего подобного: сколько бы различные языки ни сталкивались и ни скрещивались друг с другом, никогда не случается так, чтобы из двух встретившихся языков родился какой-то третий. Обязательно один из них окажется победителем, а другой прекратит свое существование. Победивший же язык, даже приняв в себя кое-какие черты побежденного, останется сам собой и будет развиваться дальше по своим законам.

На протяжении всей своей истории русский язык, который был когда-то языком одного из восточно-славянских народов, многократно сталкивался с другими, родственными и неродственными языками. Но всегда именно он выходил из этих столкновений победителем. Он, оставаясь самим собою, стал языком русской народности, а затем и языком русской нации. И эта нация, сложившаяся из миллионов людей совершенно разного происхождения, разной крови, говорит на русском языке, на том самом, на котором говорили некогда древние русы, славянское племя, кровно родственное другим славянским же племенам¹⁷.

Вот почему наш язык оказывается и сейчас языком, родственным польскому, чешскому, болгарскому, хотя ни поляки, ни чехи, ни болгары не живут в пределах нашей страны и не принимали непосредственного участия в формировании русской нации. В то же время он продолжает оставаться языком очень далеким, ничуть не родственным языкам тех же ижорцев (ингеров), карелов или касимовских татар, хотя многие из этих народов и стали составными элементами нации русской. Говоря о родстве языков, мы всегда принимаем в расчет не племенной состав говорящих на них сегодня людей, а их далекое - иногда очень далекое! - происхождение.

Спрашивается: а сто´ит ли заниматься языковеду такими глубинами истории? Чему это может послужить?

Очень сто´ит.

Возьмем в пример соседнюю нам Социалистическую Республику Румынию.

Румыны живут среди славянских народов (только с запада с ними соседствуют венгры, происхождение которых весьма сложно). А говорят румыны на языке, весьма отличном и от славянских и от угорского (венгерского) языков. Этот язык настолько своеобразен, что даже заподозрить его родство с соседями невозможно.

Языковеды установили, что румынский язык родствен итальянскому, французскому, испанскому и древнеримскому (романским) языкам; ведь даже само название "Румыния" ("Romania" по-румынски) происходит от того же корня, что и слово "Рома" - "Рим" (по-латыни). И если бы даже мы ничего не знали об истории румынского народа, мы должны были бы предположить, что когда-то он испытал на себе сильное воздействие одного из народов романской языковой семьи.

Так оно и было. В свое время на берега Дуная прибыли римские (то есть "романские") переселенцы и основали здесь свою колонию. До нас об этом дошли точные исторические свидетельства. Но если бы их, по случайности, не оказалось, языковеды, без помощи историков изучая румынский язык, уже заподозрили бы нечто подобное и натолкнули бы остальных ученых на догадки и розыски в этом направлении.

Именно так случилось за последние полвека с давно вымершим малоазиатским народом - хеттами.

Хетты оставили по себе много различных памятников культуры: статуй, развалин и надписей на неизвестном нам и непонятном языке.

Пока эти надписи оставались неразобранными, ученые считали хеттов единым народом, близко родственным соседним с ними ассирийцам и вавилонянам, то есть народом семитического племени.

Но вот произошло событие поистине удивительное. Чешский ученый Беджих Грозный, крупнейший знаток семитических языков древнего Востока, заинтересовался хеттами. Судя по всему, хетты действительно были семитами: оставленные ими памятники написаны клинописью, похожей на письмена старых любимцев Грозного, ассириян и вавилонян. Семитолог Грозный рассчитывал изучить еще одно семитское племя древности.

Тайна долго не давалась в руки, и внезапное ее решение грянуло, как громовой удар. При помощи непередаваемо трудных и остроумных приемов Грозному удалось прочесть первую в мире хеттскую фразу, первую через два тысячелетия молчания:

НУ  - ан ЭЗЗАТЭНИ ВАДАР МА ЭКУТЭНИ

Первое ее слово походило на наречие. Второе было обозначено клинописным значком, который у многих народов означал "хлеб"; по-вавилонски он читался "винда". Все предложение напомнило Грозному какую-то двучастную формулу, что-то вроде поговорки: "Хлеб-соль, ешь, правду - режь".

Так она выглядела, так звучала... Но что она значила? Остальные слова ее ничуть не походили на слова восточных, семитских языков...

Рассказ Грозного о том, как к нему пришла победа, увлекателен, как детективный роман.

Часами, сутками, неделями пытался он проникнуть в смысл звучащей абракадабры, и вдруг...

И вдруг мелькнула мысль, которой он сам испугался, до того она была неожиданной и нелепой.

Да это "вадар" ничем не напоминает семитические слова. Но оно до неправдоподобия похоже на слова совсем другого мира, на наши, европейские слова. На современное немецкое "вассер" - вода, на английское "уотэ" - тоже "вода", на древненемецкое "ватар" - еще одно имя "воды"...

Но ведь тогда и "эззатэни" можно сопоставить с русским "есть", с греческим "эдэйн", с древненемецким "эззэн"... Все они значат одно: "есть". И всю фразу можно прочитать хотя бы так:

НЫНЕ ХЛЕБ ВАШ ЕШЬТЕ И ВОДУ ВАШУ ПЕЙТЕ.

А это - очень обычное обещание нового древнего владыки его новым или старым подданным. Оно значит: "Я принесу вам мир и довольство..."

Но если так, - очевидно, хетты были не семитами, а нашими ближними родичами индоевропейцами и говорили на одном из родственных нашим индоевропейских древних языков.

Хорошо, конечно, что еще раз человеку удалось прочесть нечто написанное неведомыми знаками на неизвестном языке. Но еще большим чудом показалось другое: эти знаки заговорили не на восточном, не на семитском, нет, - на индоевропейском и до того совершенно неведомом языке. Хетты, жившие в Малой Азии, по своей речи оказались близкими родичами нам.

Со дня этого удивительного открытия прошло уже почти полвека. За это время создалась целая новая наука - хеттоведение. Было обнаружено: в хеттском государстве жили бок о бок народы различного происхождения, говорившие на самых разных языках - и на семитских и на близких к- языкам кавказских народов. Но хетты-неситы, оставившие нам иероглифические памятники, были самыми настоящими индоевропейцами. Сейчас ученые спорят уже не об их языке и даже не об их племенной принадлежности. Ученых сейчас волнуют вопросы другого порядка: как, через Балканы или через Кавказ, хетты прошли в Малую Азию? Какую они историю прожили, как была устроена их жизнь, их общество? До сих пор крупицы сведений об этом удавалось выуживать только из египетских папирусов; они были отрывочными и неполными. Теперь мы слышим голос самих хеттов: племя, живщее тысячелетия назад, властно требует от нас: "Пересмотрите историю древности! Внесите в нее важные поправки! Мы воскресли для того, чтобы полным голосом рассказать вам о безмерно далеком прошлом".

А о языке хеттов спорить действительно уже нечего. Взгляните на приведенную ниже таблицу - вы сами увидите, как близки многие хеттские слова к словам других языков индоевропейского корня, как много между ними общего, как спрягается в разных языках глагол "быть" в настоящем времени или какая разительная близость существует между многими другими словами хеттского и остальных индоевропейских языков.

Такова великая сила науки, таково вызывающее преклонение могущество человеческого разума. Может показаться, что ему доступно все, что для него нет никаких, непреодолимых препятствий. Но так ли это?

Пока речь идет о языках народов-соседей, живущих рядом и в одно время, имеющих общее историческое прошлое, а главное - разделившихся лишь сравнительно недавно, нашим ученым без особого труда удается проследить родство между ними. То, что украинский и русский языки - братья, ясно не только языковеду: сходство между ними бросается в глаза, подтверждается и объясняется хорошо нам знакомой историей обоих народов. Не так уж трудно представить себе и состав того языка-основы, из которого они оба когда-то выделились. То же можно сказать о несколько ранее, чем славянские, разошедшейся группе романских языков. Современный французский, испанский, румынский и другие родственные языки выросли и развились из латыни древнего мира. Казалось бы, не может даже возникнуть сомнения насчет возможности восстановить их язык-основу: латынь и сейчас изучают в школах, на ней можно писать, существует обильная литература на латинском языке...

Хитрость, однако, в том, что романские языки родились не из этой звенящей, как медь, латыни классических писателей и ораторов, Овидия и Сенеки, Цицерона и Ювенала. Их породил совсем другой язык, тот, на котором в Древнем Риме разговаривали между собою простолюдины и рабы. Он был и оставался устным, презираемым писателями языком. На нем не записывали речей, не сочиняли славных поэм, не высекали триумфальных надписей. От него почти не сохранилось ни памятников, ни описаний. Мы его слабо знаем.

Удивляться тут особенно нечему: много ли мы с вами знаем о народном устном языке, которым говорили московские стрельцы или тверские плотники в конце XVII века?

Поэтому для романских языков их источник, языкоснову, нельзя просто "вычитать из книг". Его приходится "восстанавливать" по тому, как отдельные его черты отразились в современных нам языках-потомках.

Надо признать, что языковеды-романисты научились решать связанные с этим задачи совсем неплохо.

Приведу только один пример. Во всех древнеримских книгах груша, плод грушевого дерева, именуется "пи´рум" (pirum), а само это дерево - "пи´рус" (pirus). Никаких, казалось бы, колебаний: по-латыни груша - "пи´рум"; это обозначено во всех словарях.

Беда одна: названия этого же плода в современных романских языках свидетельствуют о другом. Все они - испано-итальянское "пе´ра" (pera), румынские "па´ра" (para), "пе´ро", французское "пуа´р" (на письме - poire) - могли произойти не от "пи´рум" и не от "пи´рус", а только от римского слова "пи´ра": в этом убеждает нас закон звуковых соответствий. А такого слова мы ни у Вергилия, ни у Лукреция Кара, ни в других источниках не встречаем. Что же, оно - было или не было?

"Не было!" - в один голос как бы утверждают все памятники римской литературы. "Должно было быть, а значит, - было! - сказали языковеды, работавшие сравнительным методом над романскими языками. - Было, если только наш метод правильный!"

После того как возникло это сомнение, протекло немного лет. И вот археологи извлекли из земли каменную плиту, по какой-то причине надписанную не на "благородной" латыни классиков, а на "вульгарном", то есть народном, языке плебеев. В этой надписи упоминалась груша, плод грушевого дерева; ее имя было передано как "пи´ра" (pira).

Разве это не удивительно? Когда-то в науке произошло великое событие: планета Нептун была открыта не астрономом через подзорную трубу, а математиком, при помощи сложных вычислений. Математик Леверье указал астрономам, где им надо искать доныне неизвестную планету, и едва они направили свои телескопы в тот пункт неба, который он наметил, им в глаза засияла пойманная на кончик ученого пера, никогда перед тем не виданная планета...

Это была небывалая, незабываемая победа разума, Но в своем роде история со словом "пи´ра" стои´т, если хотите, истории Нептуна Леверье.

Узнав обо всем этом, иной читатель окончательно решит: прекрасно! Все в языкознании уже сделано, и теперь ученым остается одно: по точно выработанным законам "восстанавливать" все дальше и дальше в глубь веков древние слова и сами языки.

Но в действительности дело обстоит далеко не так просто.

Середина XIX столетия. Только что, почти вчера, люди поняли, что языки мира делятся на замкнутые группы-семьи, что внутри каждой семьи между ними существует тесная связь по происхождению. Сходство между двумя или несколькими языками объясняется именно этим родством; объясняется им и, с другой стороны, свидетельствует о нем. Это сходство приходится искать между словами, между частями слов, между самими их звуками.

Обнаружилось то, чего до тех пор не подозревали: русский язык оказался похожим кое в чем на языки Индии, на таинственный и "священный" санскрит. Значит, между ними есть родство. В родственной связи друг с другом оказались и другие европейские языки - русский и латинский, литовский и германские. Наше слово "дом" не случайно созвучно древнеримскому "до´мус", тоже означающему "дом". Русское "овца" не по капризу случая совпадает с латинским "о´вис", с литовским "а´вис" и даже с испанским, "ове´ха", - это слова-родичи: все они означают "овцу". Словом, то, что раньше представлялось разделенным и почти неподвижным, те языки мира, которые, казалось, росли по лицу вселенной, как травы на лугу, рядом, но независимо друг от друга, - всё это стало теперь походить на ветви огромного дерева, связанные где-то между собою.

Заметней всего, разумеется, был как бы ряд небольших деревцев или кустиков: пышный славянский куст-семья, широкая крона языков романских, узловатый дубок германской группы... Потом за этим начало нащупываться что-то еще более нежданное: видимо, и всё то, что первоначально представлялось "отдельными деревьями", на деле лишь ветви скрытого в глубине веков ствола, имя которому "индоевропейский общий праязык". Может быть, лишь его отпрысками-сучками являются и наши европейские языки и оказавшиеся с ними в родстве языки древнего и нового Востока, от зендского до таджикского, от армянского на западе до бенгальского на востоке. Может статься, именно на нем говорили некогда предки всех этих разновидных и разноликих народов. Мы его не знаем. Его давным-давно нет в мире. Он бесследно-угас. Бесследно? Нет, не бесследно! Им оставлены в мире многочисленные потомки, и по тем древним чертам, которые они в себе хранят, по тому, что между ними всеми есть общего, мы можем так же точно восстановить речь самых далеких праотцев, как восстановили лингвисты латинское слово "пи´ра" по словам "пера, пара, пуар", живущим в современных нам романских языках. Не так ли?

Осознав эту возможность, ученые всего мира были даже как бы несколько подавлены ею. Ведь если бы такая работа удалась для индоевропейского языка-основы - "праязыка", как в те времена говорили, так почему же останавливаться на этом? Можно проделать то же с семьями языков семитических и хамитских, тюркских и угро-финских. Тогда вместо нынешней пестроты и неразберихи перед нами возникло бы пять, шесть, десять ныне неведомых первобытных языков, на которых когда-то, тысячи и тысячи лет назад, говорили люди всего мира. Узнать их, научиться понимать их значило бы в большей степени вскрыть и воссоздать жизнь и культуру того времени.

Если римский простолюдин знал слово "пи´ра", нельзя сомневаться, что и самый плод "груша" был известен ему. Римляне, несомненно, ели эти самые "пи´ры"; язык свидетельствует о том.

Точно так же, если в праиндоевропейском языке мы найдем названия для злаков, таких, как рожь, овес, ячмень, мы получим в свои руки первые сведения о тогдашнем земледелии. Если будет доказано, что тогда звучали глаголы вроде "пахать", "ткать", "прясть", существовали названия животных - "лошади", "коровы", "козы", "овцы", - мы узна´ем по ним о хозяйстве древности, а по другим словам - о политическом устройстве того времени... кто знает, о чем еще? Шутка сказать: изучить язык эпохи, от которой не осталось в мире ровно ничего!

Все это потрясло языковедов всего мира. Лучшие умы "для начала" ринулись на работу по "восстановлению" индоевропейского праязыка, а там, возможно, и еще более удивительного чуда - всеобщего прапраязыка всех народов земли, первого, который узнали люди...

К чему же привела эта титаническая работа?

ОВЦА И ЛОШАДИ

Как вам понравится такая басенка, точнее, такой нравоучительный рассказик в девять строк?

Стриженая овца увидела лошадей, везущих тяжело груженный воз,
И сказала: "Сердце сжимается, когда я вижу
Людей, погоняющих лошадь!" Но лошади ответили:
"Сердце сжимается, когда видишь, что люди
Сделали теплую одежду из шерсти овец,
А овцы ходят остриженными!
Овцам приходится труднее, чем лошадям".
Услышав это, овца отправилась в поле...

Ну, какова басня? "Она ничем не примечательна!" - скажете вы. И ошибетесь. Басню эту написал в 1868 году знаменитый лингвист Август Шлейхер; написал на индоевропейском праязыке, на языке, которого никогда не слышал никто, от которого до нас не дошло ни единого звука, на языке, которого, очень может быть, вообще никогда не было. Потому что никто не может сказать: таким ли он был, каким его "восстановил" Шлейхер и его единомышленники.

Так вот. Допуская некоторое преувеличение, я бы, пожалуй, мог заявить, что только что прочитанная вами басня и есть единственный вещественный результат труда нескольких поколений языковедов, посвятивших свои силы восстановлению праязыка. Нельзя, конечно, утверждать, будто их работа оказалась совершенно бесцельной и бесплодной. Вернее будет признать, что она принесла огромную пользу науке. Она привела ко множеству замечательных открытий в самых различных и очень важных областях языкознания. Но основная задача, которую ученые XIX века ставили перед собой, - само воссоздание древнего языка-основы - оказалась решительно невыполнимой. И сегодня мы имеем перед собой лишь груду весьма сомнительных предположений, более или менее остроумных гипотез и догадок, а никак не восстановленный на пустом месте подлинный язык.

Многим придет в голову вопрос: но почему же так случилось?

Вряд ли я мог бы познакомить вас сейчас с самыми важными и глубокими причинами неудачи: для этого мы с вами слишком еще недалеко ушли в языковедных науках. Но кое о чем я попробую вам рассказать.

Восстанавливая слова или грамматику языка-основы для любой современной языковой семьи, допустим для романской или славянской, лингвистам приходится думать о временах, отстоящих от нас самое большее на полторы или две тысячи лет: на "вульгарной латыни" говорили римляне времен Траяна или Теодориха; общеславянский язык жил, вероятно, около середины первого тысячелетия нашей эры или несколько ранее. Но ведь рядом с Римской империей существовали тогда другие страны, хорошо известные нам; на латинском языке тех времен существует дошедшая до нас довольно богатая литература. В самые книги тогдашних писателей, написанные на "классической латыни", латынь народа проникала то в виде насмешливых цитат, приводимых авторами-аристократами, то в виде ошибок и описок, нечаянно вносимых авторами-плебеями. Тут благодаря этому сохранялось невольно случайное словцо, там - даже целая фраза...

В то же время мы отлично представляем себе в общем тогдашний мир и его жизнь. Мы достаточно знаем, сколько и каких языков в те времена существовало, в каких областях Европы они были распространены, с кем именно соседствовали, на кого могли влиять... Все это помогает нам твердо и уверенно принимать или отвергать почти любой домысел языковедов, проверять данными истории самих народов каждое их предположение о жизни языка.

Что же до общеиндоевропейского языка-основы, если он и существовал в действительности, то не менее как несколько тысяч лет назад. Что мы знаем, что можем мы сказать об этом чудовищно удаленном от нас времени? Ничего или почти ничего!

Нам не известны ни точные места расселения многих тогдашних народов, ни число языков, на которых они говорили. Мы не представляем себе, на сколько и каких именно ветвей мог разбиться общий язык, с кем и с чем соприкоснулись отделившиеся от него начальные диалекты. От всего этого не осталось ни книг, которые мы могли бы расшифровать, ни надписей, ни каких-либо других членораздельных свидетельств. И поэтому каждое суждение о такой глубокой древности может либо случайно оправдаться, либо - чаще - превратиться в подлинное "гадание на кофейной гуще"; может подтвердиться когда-нибудь или остаться навеки замысловатой фантазией.

Приведу и тут только один пример.

Среди индоевропейских языков ученые XIX века давно наметили две резко различные по их особенностям группы: западную и восточную. Они отличались множеством ясных, связанных между собою черт и особенностей. Но наиболее характерным казалось вот что: у всех западных народов числительное "100" обозначалось словами, начинающимися со звука "к", в той или иной степени похожими на то древнелатинское "ке´нтум" (centum, сто), которое позднее стало произноситься как "центум" (сравни такие слова, как "процент" - 1/100, как "центурион" - сотник в римских войсках и пр.). У народов же восточной группы то же числительное звучало сходно с индийским словом "са´там" (тоже означающим "сто"). Легко понять, что, скажем, французский язык, где "100" звучит как "сан" (причем слово это пишется: "cent"), принадлежит к группе западной, а русский ("сто", "сотня") - к восточной. Лингвисты условились так и называть эти группы: "группа са´там" и "группа ке´нтум". Казалось, это деление твердо и бесспорно; ничто не должно было поколебать его.

И вдруг, уже в XX веке, в Китае были найдены древние рукописи, принадлежавшие до того неизвестному тоха´рскому языку. Когда их прочли, увидели: язык этот относится к языкам индоевропейским. Это было любопытно, но не так уж поразительно. Поразительным оказалось другое: он принадлежал к типичным языкам "ке´нтум", к западным языкам¹⁸, хотя местообитание народа, говорившего на нем, лежало далеко на востоке, на самой восточной окраине индоевропейского мира. Ему полагалось быть языком "са´там", а он...

Открытие тохарского языка очень разочаровало многих "компаративистов", то есть лингвистов - сторонников сравнительного языкознания, особенно тех, которые все еще стремились добраться до тайн "праязыка". Один лишний язык - и сразу разрушилось так много твердо сложившихся выводов и объяснений! А кто скажет, сколько таких открытий принесет нам будущее? А кто поручится, что не существует десяти или пяти языков, исчезнувших навеки, о которых мы уже никогда ничего не узнаем? Между тем они были, жили, воздействовали на своих соседей, и, не зная их, нечего и думать о том, чтобы точно воспроизвести картину языкового состояния людей в таком далеком прошлом.

Так выяснился основной недостаток сравнительного метода в языкознании - его приблизительность, его неточность. Он является прекрасным помощником, пока. его показания можно проверять данными со стороны - сведениями из истории, из археологии древних народов. Но едва граница такой проверки перейдена, это отличное орудие познания мгновенно превращается в жезл волшебника, если не в палочку фокусника, которая может вызвать самое неосновательное, хотя внешне правдоподобное представление о прошлом.

Наша современная наука, советская наука, давно уяснила это себе. Она трезво оценивает достоинства и недостатки сравнительного языкознания. Оно бессильно заново воскресить то, что было безмерно давно и от чего не осталось никаких реальных следов: так геолог не может воссоздать точные очертания горных цепей, превратившихся в песок и глину миллионы лет назад.

Но оно не только может оказать существенную помощь изучению истории действительно существующих и существовавших когда-то языков; оно является в настоящее время, пожалуй, важнейшим орудием этой работы.

Его надо только непрерывно улучшать, проверять другими науками, совершенствовать.

Этим и занимаются сейчас наши советские языковеды.

Примечания:

⁴Попав с другими восточными товарами в Голландию, оно получило там голландскую форму названия "koffie". С Запада, уже во времена Петра I, были занесены к нам в Россию новые слова: "кофий", "кофей", а затем и "кофе".

⁵Бывают и исключения из этого правила. В современном персидском языке заимствованных слов больше половины. Очень много их в турецком и английском языках. А вот в китайском их почти нет.

⁶Специалисты-языковеды скажут нам, впрочем, что "совпадение" это - ошибка неизощренного слуха. На деле звуки в разных языках разные. Так, если взять слово "кот", то звук "о" и звук "т" в нем совершенно неодинаковы во французском, английском и русском его вариантах. Но нам этим можно пока пренебречь.

⁷Слово "гу´ба" в значении "гриб" известно и у нас в некоторых районах страны, на ее севере и западе. Там "губничать" значит "грибничать"; там существует выражение "по губки, по ягодки". Странным это кажется лишь на первый взгляд: ведь повсеместно "губками" именуются грибы-трутовики, растущие на деревьях. Можно полагать, что сама морская "грецкая губка" - и животное и его скелет, употребляемый вместо банной мочалки, - названа "губкой" именно по сходству с этим видом сухих пористых грибов.

⁸Название болгарской реки Бистрица означает вовсе не "стремительная", как нам, русским, кажется, а "прозрачная" река.

⁹В польском языке это же слово значит и "черствый" и "бодрый", "крепкий". Вот еще одна линия развития значения.

¹⁰У сербов и сейчас "позориште" - зрелище; в польском языке "по´зор" - внешность, наружный вид.

¹¹Языковеды, исследуя вопрос, пользуются, конечно, не одним этим законом, изучают соответствия не только в звуках слов, но и в грамматических формах. Я не говорю сейчас об этом простоты ради.

¹²Старая форма; теперь - "плани´на".

¹³Хотя означает оно здесь - муж, супруг.

¹⁴В тюркских языках живет еще слово "ада´м" (человек), но это заимствование из арабского, то есть семитического, языка. О нем мы тут говорить не будем.

¹⁵За исключением тех, что живут в государстве Израиль; там он является государственным языком.

¹⁶Недаром мистер Филип в пьесе Э. Хемингуэя "Пятая колонна" говорит о себе: "Я могу говорить и по-английски и по-американски..." (Э. Хемингуэй, Избр. произв., М. Гослитиздат, 1959, т. II, стр. 505).

¹⁷Незачем разъяснять тут, что этот русский язык, оставшись до наших дней "тем же самым", далеко не остался "таким же самым". Он изменился очень сильно, настолько, что мы теперь с трудом понимаем древние письменные памятники. Но все же и там и здесь перед нами один язык - русский.

¹⁸Впрочем, не все ученые согласны с этим.

<Prev

Contents

Next>