Следует также иметь в виду, что данный текст был опубликован до принятия правописания 1956 г., поэтому в нем встречаются отклонения от ныне действующей орфографии и пунктуации. По этой же причине отсутствует рассказ и об орфографической реформе 1956 года -- лишь в самом конце текста упомянуто о ее проекте.

КРАТКИЙ ОЧЕРК ИСТОРИИ РУССКОГО ПРАВОПИСАНИЯ

РУССКОЕ ПИСЬМО В XI--XVII вв.

параграф 110. Как известно, письменность стала распространяться в древней Руси в Х--XI вв. В этот период своего большого государственного и культурного роста Русь приняла азбуку, составленную в IX в. в Болгарии (на основе греческой азбуки). Азбука эта, названная позже кириллицей, распространилась среди славянских народов, и на ней имелось уже довольно богатое собрание книг, преимущественно церковных. Книги эти были все рукописные.

Принятая на Руси древнеболгарская (церковнославянская) азбука стала употребляться как для переписывания уже существовавших книг, так и при создании всякого рода оригинальных сочинений: летописей, исторических повествований, правовых документов, поучений и т. п.

Распространение письменности естественно вызвало расширение круга грамотных людей, которые обучались у грамотеев старшего поколения. Научившиеся искусству письма оставались в большинстве своем только писцами, копировавшими готовые рукописи. Но среди грамотных людей древней Руси выделялись и одаренные натуры, талантливые писатели, как, например, автор знаменитого "Слова о полку Игореве", Нестор-летописец, князь Владимир Мономах, Илларион и многие другие.

Как грамотные люди того времени усваивали правильность письма, и в какой мере они соблюдали единообразие в своем правописании? Ведь к их услугам не было, понятно, ни учебников грамматики русского или церковнославянского языка, ни выработанных орфографических правил, ни каких-либо вообще пособий для обучения правильному письму. Однако азбука (кириллица) сама по себе соответствовала основному звуковому составу русского языка древнего периода, благодаря чему все основные звуки могли обозначаться на письме достаточно последовательно, оттенки же звуков, не имевшие значения для различения смысла слов, на письме не передавались.

Такому соотношению между звуковой системой и письмом способствовали главным образом две существенные особенности звукового строя русского языка того времени: 1) Гласные звуки одних и тех же морфем в неударяемых слогах звучали почти так же, как и под ударением, т. е. в таких, например, словах, как ходишь и ходил, можешь и могу, в которых мы теперь произносим в слоге под ударением о, а в предударном слоге а, тогда произносился гласный о; точно так же произносились одинаково с гласным е как в первом, так и во втором слоге такие слова, как вечер и вечерний и т. п. Понятно, что близость произношения ударяемых и неударяемых гласных звуков в одних и тех же морфемах способствовала правильному их обозначению во всех случаях на письме. Этим можно объяснить, что писцы писали без ошибок е в таких словах, как печаль, дадите, несЂте и т. п. 2) Ввиду наличия после согласных так называемых глухих гласных (гласных неполного образования) ъ и ь, почти все слова состояли из открытых слогов; вследствие этого звонкие согласные звуки не оглушались, а глухие не озвончались. А это позволяло пишущему легко различать употребление парных звонких и глухих согласных (б и п, з и с, д и т и т. п.). Писали, например, събилъ, отъбросилъ, кружька, съказъка и не ошибались в написании подобных слов, так как можно было при обозначении согласных точно следовать их произношению. Таким образом, два основных явления, вызывающие затруднения и часто приводящие к ошибкам в современном письме -- чередование гласных в ударяемых и неударяемых слогах и чередование звонких и глухих согласных в известных фонетических положениях, -- не имели места в древнерусском языке и не создавали трудностей при письме.

Значительное единообразие и постоянство можно установить также в обозначении твердости и мягкости согласных звуков. Уже в первых русских памятниках твердость и мягкость согласных перед гласными последовательно обозначались различием гласных букв, писавшихся после соответствующей согласной буквы (как это имеет место и в современном русском письме). После буквы, обозначавшей твердый согласный звук, писали гласные буквы а, о, ы, оу (или 8), ъ; после буквы, обозначавшей мягкий согласный звук, писали гласные буквы я (реже iа), є (или iе), и, ю, ь. Буквы ж, ш, ч, ш, ц обозначали в древности всегда мягкие согласные звуки (так как соответствующих твердых согласных в русском языке тогда не было), и поэтому после них писались гласные буквы, которые обычно употреблялись для обозначения мягкости предшествующего согласного. Таковы, например, в грамотах написания животъ, дажь, жьньчюгъ (жемчуг), вьсеволожю, соущю и др.

В древнерусских памятниках нашла отражение также традиция церковнославянского письма; особенно заметно она выступает в списках с церковнославянских оригиналов религиозного содержания. Так, под церковнославянским влиянием в древнерусских памятниках употреблялись буквы носовых гласных (в русском языке не существовавших) -- у, iу, я, iя, древнеболгарские написания некоторых грамматических форм и др.

Примечание. Указанные заимствования касались только письма. Наряду с ними на письме отражались и лексические заимствования с древнеболгарскими особенностями произношения, например, с неполногласными сочетаниями на месте русских полногласных: гладъ (вм. голодъ), врата (вм. ворота), брЂгъ и брегъ (вм. берегъ) и т. п. Однако подобные заимствованные написания не характеризовали древнерусское письмо в целом. Ведь даже в церковной письменности у вытеснялся буквосочетанием оу, а я смешивался с iа и а; вместо церковнославянских сочетаний ръ, рь, лъ появляются русские ър, ьр, ъл (търгъ, вьрхъ, мълва), вместо Ђ пишут е в словах с неполногласными сочетаниями: брегъ, пленъ, шлемъ. Гражданские же памятники древнейших времен почти свободны от церковнославянизмов указанного рода. Следовательно, хотя русские писцы пользовались древнеболгарским алфавитом, но почти полностью приспособили его к русскому произношению. Вот почему историки русского языка на основании анализа письменных памятников древнейшего периода имеют основание не только говорить о написаниях этих памятников, но судить также и о живом произношении русских людей того времени. На основании письменных памятников древности можно даже говорить о некоторых диалектных особенностях языка отдельных писцов. Писцы разных областей писали несколько по-разному, потому что говорили не совсем одинаково. Впрочем, во всех этих случаях очень отчетливо выступало языковое единство русского народа: несмотря на наличие некоторых частных особенностей, древние памятники обнаруживают единство грамматического строя и основного словарного фонда русского языка.

параграф 111. В XII--XIII вв. складываются определенные приемы русского письма, значительно приблизившие письмо к живой речи. Так, в частности, о систематически стала заменяться буквой ф; йотированные а (iа) и е (iе) получили ограниченное употребление, с тем чтобы со временем совсем исчезнуть из письма; там, где Ђ и е в живой речи слились в одном звуке, буква е стала постепенно вытеснять букву Ђ. В это время русское письмо крепнет, все более освобождаясь от болгарского влияния и превращаясь постепенно в самостоятельную систему. Но русская традиция письма не была чем-то косным. Происходили сдвиги в языке -- рушились, хотя и с большой задержкой, некоторые традиционные элементы письма. В этом отношении очень интересен такой исторический факт русского языка, как падение глухих.

В памятниках до половины XIII в. мы встречаемся с многочисленными словами, в которых там, где теперь произносятся о и е или нет никакого гласного звука, писались буквы ъ и ь, причем употребление их строго выдерживалось и они не смешивались с другими буквами и друг с другом. Так, например, в Мстиславовой грамоте 1130 г. встречаются написания: мьстиславъ, дьржа, руськоу землю, почьнеть, дължьни, въ съмьрти, състоить и др. Последовательное употребление этих букв свидетельствует о том, что им в языке соответствовали особые звуки, общие для всего русского языка, независимо от диалектных особенностей, свойственных языку того или другого писца.

Начавшись с середины XII в., падение глухих, заключавшееся в исчезновении их или в замене их гласными полного образования о и е, развивалось лишь постепенно и неодинаково в разных местах, населенных русским племенем. В той же Мстиславовой грамоте мы имеем уже три-четыре случая отсутствия ъ и ь там, где следовало бы их ожидать, например: князь, княжениiе (вм. кънязь, къняжениiе), всеволодъ (вм. вьсеволодъ), хотя в других случаях эти буквы стоят на своих местах.

Некоторых писцов затрудняло создавшееся в связи с этим положение: с одной стороны, новое произношение, с другой -- сложившиеся уже традиции. Например, в договорной грамоте Смоленска с Ригой и Готским берегом 1229 г. (список А) читаем: что (вм. чьто), ся дЂiетЂ (вм. дЂiеть), то w^тидєто (вм. отъидеть); приказано боудЂте (вм. боудеть), вЂдомъ (вм. вЂдомо), кто (вм. къто), посль (вм. послЂ), хъчьть (вм. хочеть), золъта (вм. золота), берьгомь (вм. берегомь). Подобные же явления встречаются и в других грамотах XIII--XIV вв. Здесь в некоторых словах ъ и ь опущены, а в других неправильно заменены буквами е, Ђ, о или, наоборот, последние буквы неправильно заменены буквами ъ и ь. В памятниках XIV в. ъ иь уже более последовательно заменяются буквами о и е в нужных случаях, в соответствии с новым произношением.

С XVI в. буква ь сохраняется только как знак мягкости согласных и как разделительный знак. Возможно, что знаком мягкости он был еще и в первых памятниках. После же падения глухих эта роль ь оказалась естественной. Буква ь в этой роли оказалась обязательной в конце слов после мягких согласных. Это в свою очередь повело к тому, что букве ъ в конце слов было присвоено значение твердого знака, в каковой роли она продержалась в русском правописании вплоть до реформы 1917--1918 гг. Впрочем, изредка встречались памятники и без ъ на конце. Например, И. Пересветов (XVI в.) пишет: холоп, челом. Многие памятники разной степени древности имеют написания предлогов без ъ; таковы предлоги к, с, в и др. (см., например, Домострой XVI в.).

В качестве знака мягкости ь стал употребляться и в середине слова, причем частью здесь такое употребление находило себе оправдание в написаниях старших памятников, где ь обозначал особый звук, например: тьма, сильный, царьский.

Впрочем, надо сказать, что обозначение мягкости в середине слова всегда было слабым местом древних русских памятников. Вплоть до XVIII в. писцы и писатели не обращали особого внимания на эту сторону дела и не придерживались в этом отношении твердой традиции. Котошихин (XVII в.), например, пишет: далние огороды, писма, жилцомъ, стрелцомъ, въ денгахъ, свадба, людми, сосЂдми, возмутъ, болши того, посолство, болшое, болных, волность, силно.

Падение глухих привело к очень важным последствиям в истории языка. Произошло отвердение многих конечных согласных, например, в конце таких слов, как дамъ (1-е лицо), моимъ, всЂмъ, тЂмъ (твор. пад. ед. ч.), о томъ (местный пад. ед. ч.). Конечно, эти изменения в языке не могли не отразиться на письме, и соответствующие формы с ъ на конце довольно рано (XIII--XIV вв.) стали вытеснять формы с ь.

Однако другое явление языка, связанное с падением глухих, -- переход конечных звонких согласных в глухие, -- не нашло широкого отражения в письменности. Когда ъ и ь существовали как звуки, то стоявшие перед ними согласные отчетливо различались по звонкости и глухости, и написания книгъ, книжькы через г и ж прямо определялись произношением, т. е. были строго фонетическими. С исчезновением же гласных звуков, обозначавшихся буквами ъ и ь, исчезли и благоприятные условия для различения звонких и глухих на конце слов или непосредственно перед согласными. Поэтому можно было бы ожидать написаний согласно новому произношению ("кникъ" или "книхъ", "книшкы"). Однако отмечаемые историками языка такие случаи, как серпъ (вм. сербъ), дошть, телЂхъ и др., которые встречаются в памятниках, являются редкими. То же следует сказать и об озвончении в начале или середине слов. Правда, мы встречаем в памятниках уже XIII в. такие написания, как здравъ (из съдравъ), здЂ (из сьде), вездЂ (из вьсьде), гдЂ (из къде), свадьба рядом с сватьба, дважды (из двашьды), пчела (из бъчела) и некоторые другие, и эти написания с тех пор утвердились в русской письменности. Но все же это единичные случаи, которые не изменили общей картины русского правописания. В Домострое (XVI в.) мы встречаем: лошки, здЂлаютъ, ношки, пирошки, обрески, рогошка, но эти написания противоречили не только традиции, но и образованию этих слов. То же следует сказать и о написаниях вроде што, штобы (Домострой, Стоглав, XVI в.). В других памятниках подобных написаний мы можем и не найти. Следовательно, в эпоху падения глухих и в последующие эпохи между письмом и произношением наметилось расхождение. Правил же, регулирующих правописание, не было -- они появились позже, а пока правописание опиралось на традицию.

Падение глухих имело своим последствием и другие звуковые изменения, вроде указанных. Но не все эти изменения в одинаковой мере отразились на письме.

Всеобщими оказались отвердение мягких согласных перед твердыми: женский, государство, правда (н, р, в здесь произносятся твердо, и ь после них как знак былой мягкости не пишется), а также выпадение л в прошедшем времени глагола с основой на согласный (несъ, пекъ, умеръ из древних неслъ, пеклъ, умьрлъ). В других же случаях выпадение согласных проявилось в памятниках спорадически: празной (Ипат. летоп. по списку XV в.), празновали (Котошихин, XVII в.).

Другим фактом языка, так или иначе отразившимся на орфографии, было аканье. Достоверные случаи аканья относятся к XIV в. По крайней мере памятники не только церковного, но и светского происхождения в XIII в. не имеют написания а на месте безударного о, написания и или я на месте безударного е. Хотя А. И. Соболевский указывает, что уже в конце XIV, а еще более в XV и XVI вв. памятники часто имеют а вместо о [Лекции по истории русского языка, 3-е изд., стр. 76--77.], однако он правильно устанавливает и тот факт, что "в XIV и XV вв. наш Север (и Москва, в частности) имел определенную орфографию. Аканье оказалось не в состоянии ее поколебать" [Там же, стр. 79.]. Отдельные случаи аканья нередко встречаются в памятниках XVII--XVIII вв. (ср. наши барсук, завтрак, кавычки, калач, стакан, карман, крапива и др.), однако это лишь отдельные случаи. Наше правописание и после появления аканья оставалось "окающим", т. е. передавало старые о и е по традиции.

Древнерусский звук, обозначавшийся в памятниках буквой Ђ и имевший варианты произношения по отдельным русским диалектам, в памятниках XI--XIV вв. передавался на письме довольно точно (в новгородских памятниках -- буквой и, в псковских, как правило, -- тоже буквой и). Во всяком случае Ђ и е были разные звуки, и потому на письме они строго различались там, где оправдывались произношением. Но уже и в древности они могли смешиваться в списках старославянских оригиналов, так как русское и болгарское Ђ не совпадали в произношении. С течением времени Ђ и е стали смешиваться и в оригинальных произведениях в связи с изменением самих звуков, обозначавшихся указанными буквами. Начиная с XV в. в среднерусских памятниках мы видим вместо Ђ букву е и, наоборот, Ђ вместо е: семЂна, светать (Домострой, XVI в.), тебе и тебЂ, стрелою, на цареве дворЂ, по нужде, в государстве, о поЂзде, после, вмЂсте, на Москве (Котошихин, XVII в.); хотя памятники XV--XVII вв. (преимущественно московские) удерживали традиционные написания, несмотря на то, что в рукописных грамматиках XVI--XVII вв. мы читаем неоднократное напоминание: "ять с естемь разнити", памятники этой эпохи полны ошибок против Ђ. В памятниках XVIII и XIX вв. употребление на письме буквы Ђ удерживалось искусственно, но многие слова писались при этом неправильно; таковы, например, блескъ, бредъ, ведро, мелкий, ночлегъ, песокъ, семья, темя, прилежно, трескъ, колебать, в которых следовало писать Ђ, и, наоборот, сЂкира, брЂю, змЂй, АлексЂй, СергЂй, апрЂль, в которых для написания Ђ не было никаких оснований.

параграф 112. Сравнительно стройное, освященное многовековой традицией русское правописание с XIV в. начинает терять свой былой характер.

С этого времени, в результате деятельных сношений с Константинополем и Афоном, в России появились южнославянские богослужебные книги нового, исправленного образца; на их родине старые славянские переводы с греческого были подвергнуты пересмотру и исправлению на основании сличения с оригиналами. Кроме того, у нас стали встречаться и старые книги с исправлениями писцов. Новые богослужебные книги нашли сильного покровителя в лице митрополита Киприана, с именем которого и связана реформа церковного правописания. Правописание оригинальных русских памятников также испытало на себе некоторое влияние упомянутых книг.

Примечание. Южнославянское влияние на русскую графику сказалось в следующем:

1. Вместо обычных в то время русских сочетаний ър, ьр, ъл стали употреблять ръ, рь, лъ: тръгъ (торг), врьхъ (верх), влъна (волна).

2. Звук у обозначался не только буквами оу и 8, но и юсом большим (у). Установлено правило об употреблении оу в начале слова, а 8 -- "в слоге".

3. Вместо iа после гласной стало писаться а: моа, спасенiа, всеа (обычно iа в начале слова, я -- на конце).

4. Перед всеми гласными ставится i, а не и, чего не было ранее; в древности i ставилось только тогда, когда недоставало места в конце строки.

5. "Фита", "ижица", "кси", вне числового значения в XIII--XIV вв. весьма редкие, стали употребляться, в подражание греческому правописанию, в словах заимствованных.

6. Широкое распространение получила буква s вместо з: княsь.

7. В рукописях появляется буква w, употребление которой подчиняется искусственным правилам (в начале слов, в окончаниях множественного числа).

Именно этим и подобным вопросам посвящались выходившие в то время грамматические работы. Уже в XVII в. один из "азбуковников" сущность орфографии полагал в следующем: "Что есть орфография? Орфография есть еже разумЂти всякую рЂчь писати право, еже бы не поставили остраго она вмЂсто троерогаго в сицевыхъ: богомъ, сн^~омъ, но да пишеши: бг^~wмъ и сн^~wмъ, и не да поставиши ферта вмЂсто оиты в сицевых: Феодоръ, Феофанъ, но да пишеши сице: Оеодоръ, Оеофанъ, Оеофилактъ, Оома, Оока, Оомища, Оеотинiя, Оеодора: во всЂхъ бо именехъ и рЂчахъ фертъ подлежитъ долгому слогу, а оита краткому; и да не поставити како вместо кс въ сицевыхъ: Ксенофонтъ, Ксенiя, АлексЂй, но да пишеши сице: Ксенофонтъ, Ксенiя, АлексЂй" [А. Карпов. Алфавиты, или азбуковники иностранных речей по спискам соловецкой библиотеки, Казань, 1878, стр. 186--187.].

Таким же "орфографическим" темам было больше всего уделено внимания и в популярной в XVII в. и переизданной в XVIII в. грамматике Мелетия Смотрицкого. Смотрицкий добавил к тому, что было уже создано его предшественниками, ряд еще более дробных правил, которые, к сожалению, не упрощали дело, а усложняли его своей искусственностью. Так, например, в написаниях именительно-винительного падежа прилагательных множественного числа Смотрицкий отличал мужской род от женского и среднего: в мужском -- и, в женском и среднем -- я; святiи, святiя, святая.

Правда, грамматика Смотрицкого была грамматикой церковнославянского языка, но ее правилами пользовались и светские писцы и писатели.

Были в этой грамматике и полезные правила. К их числу относятся, например, правила о слитном и раздельном написании слов.

параграф 113. До XVI в. в русских рукописях не было деления текста на слова: писцы писали одно слово за другим без промежутков между ними; только группы слов, то бо^/льшие, то меньшие, отделялись друг от друга. Такое письмо продолжается вплоть до появления у нас книгопечатания.

В 1564 г. в Москве появилась первая печатная книга "Апостол". В ней текст делится уже более четко на слова. Так, в записи о ее напечатании читаем:

"Да небываемъ ктом8 младенцы оумомъ влающеся искитающеся во всякомъ вЂтре оуче^/нiя волжи чл^~чстей вковарьст†кознеильще^/нiя".

Таким образом, только "важные", т. е. самостоятельные, слова отделены друг от друга; слова же служебные (предлоги, союзы, частицы), а также местоимения сливались с другими словами. Впервые последовательное членение на слова появляется в южнорусских печатных книгах только с конца XVI в.; в севернорусских книгах членение на слова появляется лишь в первой половине XVII в., например, в изданной в Москве в 1634 г. "Азбуке" Бурцева. С половины XVII в. оно начинает входить в общее употребление. Однако многие рукописные книги даже конца XVII в. не имеют четкого деления на слова. Грамоты почти в течение всего XVII в. обходятся без такого деления. Таким образом, раздельное написание слов связано с развитием книгопечатания.

В грамматиках XVI в. появляется специальное учение о "расстояниях". Расстоянием называлось "разумное разлученiе рЂчей", т. е. умение "разумно разлучать рЂчи, особо расставлять и имЂть по прилученiю (как надо), какова рЂчь велика или мала".

Мелетий Смотрицкий довольно настойчиво проводит мысль о раздельном написании самостоятельных слов.

Примечание. В своей грамматике Смотрицкий, между прочим, подчеркнул необходимость писать слитно цельные выражения, по происхождению своему состоящие из двух слов: вооутрiе, волж8, воправду, вконецъ, вмалЂ, повелику, помногу, значала, ксему, наединЂ, сегwради, нетако, ащебо, благоже, двЂстЂ, триста.

Смотрицкий определил также правила употребления прописных букв. В древности прописные буквы употреблялись только в начале книги, главы, иногда -- абзаца. В памятниках более поздних (XVI в.), особенно после введения книгопечатания, там, где предложения отделялись друг от друга точками, первую букву предложения стали писать с прописной буквы. Иногда встречаются и собственные имена людей, городов, также написанные с большой буквы. Однако все это не подчинялось никаким правилам и определялось даже не обычаем, а собственным "усмотрением" пишущего. Смотрицкий впервые внес некоторую ясность в эту практику, установив следующее правило:

"Ко правописанiю належит вящшими писмены пишема быти": 1. "Начало стiхwвъ или вЂршовъ". 2. "Имена собственная": Богъ, Адамъ и т. д. 3. "Достоинства": Царь, Патрiархъ, Воевода. 4. "Художества": Грамматiка, Логiка, Философiа. 5. "Части художеств": Имя, МЂстоименiе, Глаголъ и др.

Правда, сам Мелетий не всегда соблюдал эти правила; к тому же, эти правила были изложены без всякого обоснования. Во всяком случае употребление прописных букв долго еще не было упорядочено, так как самый принцип, лежащий в основе правил, не был четко выяснен.

Вообще надо сказать, что многие из рассмотренных нами указаний грамматик о правописании (точнее -- о графике) имели искусственный характер и впоследствии были забыты.

Прав был академик А. А. Шахматов, когда на совещании по вопросу об упрощении русского правописания 11/24 мая 1917 г. говорил: "Можно с уверенностью сказать, что если бы русское духовное просвещение в конце XIV и в XV вв. не подверглось мертвящему влиянию южнославянских грамматических школ, задумавших регулировать искусственными правилами то, что на Руси регулировалось обычаем, стариной и пошлиной, наше письмо, следуя данному ему еще в XI в. в Киевской Руси направлению, было бы гораздо совершенней, чем наше современное, и гораздо точнее передавало бы на письме звуки живой речи" [В. И. Чернышев. Ф. Ф. Фортунатов и А. А. Шахматов -- реформаторы русского правописания. -- Сб. "Академик А. А. Шахматов", М.--Л., 1947, стр. 239.].

Впрочем, правила, излагавшиеся в грамматических руководствах, имели то положительное значение, что ставили вопрос о регламентации письма, об установлении единообразия в письменной речи. Еще бо^/льшую роль для  установления единообразного правописания сыграло книгопечатание: выпускаемая типографиями печатная продукция имела повсеместное распространение и служила образцом для всех пишущих.

Однако для того, чтобы правила правописания имели действенное значение, чтобы они могли стать прочными и общеобязательными, необходимо было подвести под эти правила принципиальное основание. Эту задачу -- теоретически обосновать правописание -- под силу было разрешить ученым и писателям, которые имели в виду не церковнославянский, а русский язык, и из них прежде всего -- великому русскому ученому Ломоносову и его ученикам.

ПРОБЛЕМА РУССКОГО ПРАВОПИСАНИЯ В XVIII в.

параграф 114. В связи с общими реформами Петра I стоит и проведенная им реформа русской азбуки, состоявшая в замене старого (церковного) шрифта новым гражданским и в некотором упрощении состава азбуки. В значительной степени реформа эта была подготовлена графическими приемами, выработавшимися в русской скорописи, пользование которой было широко распространено. В связи с введением нового шрифта был несколько изменен состав русского алфавита: были исключены буквы v, w, кс, пс, z, 8, и, я, у (впрочем, некоторые из этих букв были впоследствии опять восстановлены), устранены титла и ударения ("силы"). Новая азбука вошла в обиход не сразу, а постепенно, со значительными колебаниями и приняла окончательный свой вид уже после смерти Петра.

Изменение внешнего вида и состава русской азбуки, хотя и не было реформой орфографии, однако не могло не отразиться на ней: некоторые старые правила об употреблении тех или других букв потеряли свой смысл. Но, кроме того, реформа свидетельствовала об упадке авторитета церковнославянского языка. Требование времени заключалось в том, чтобы разграничить церковно-книжные и живые разговорные элементы литературного языка, установить нормы этого последнего, определить основы русского правописания и формулировать его правила. Упорядоченность графики и орфографии не могла не повлиять положительно на развитие самого языка.

Серьезным фактором, содействовавшим в известной мере улучшению русского правописания, явилось открытие в 1727 г. академической типографии, которая в выпускаемых ею изданиях придерживалась определенной системы написаний.

Яркую характеристику правописания своего времени дал А. П. Сумароков в статье "О правописании": "НынЂ писцы потеряли всЂ мЂры, и пишут не только не стыдяся, но ниже озираяся: и дерзновение невЂжества всЂ превзошло мЂры".

При таком положении дела становится вполне понятным, почему такие писатели, как Ломоносов, Тредиаковский, Сумароков, уделяли большое внимание орфографическим вопросам, спорили между собой, пытаясь устранить неурядицы в письме. По словам академика Сухомлинова, "вопрос о правописании был... одним из самых живых вопросов нашей научной литературы" [Сухомлинов. История Российской академии, т. IV, стр. 388.]. Вопрос о правописании становится, таким образом, вопросом общественным.

параграф 115. Первым по этим вопросам высказался Тредиаковский, написавший в 1747 г. трактат "Разговор между чужестранным человеком и российским об ортографии старинной и новой и всем что принадлежит к сей материи" [В дальнейшем мы будем ссылаться на это сочинение Тредиаковского. Надо иметь в виду, что, кроме других особенностей, в его письме вместо и употребляется i, кроме того, всегда пишется s, а не з. Эти особенности, как и особенности правописания с Ђ, не передаются в приводимых здесь написаниях.].

Сущность взглядов Тредиаковского на правописание сводится к следующему. Давая обстоятельную критику церковнославянской графике, он указывает на различия между церковнославянским и русским языками в грамматическом строе и делает вывод о необходимости писать в соответствии с фонетикой московского разговорного языка. Отмечая "несвойственность" старого алфавита русской фонетике, Тредиаковский защищает новую, гражданскую азбуку, но предлагает исключить из нее лишние буквы, для которых нет оснований в русском произношении.

"Та ортография совершенно правильная, которая одни только наблюдает звоны" (191). "Так писать подлежит, как звон требует: ибо должность писмен в том, чтобы хранить голосы и как заклад отдавать их читателям" (187). Таким образом, провозглашается фонетический принцип в правописании.

С другой стороны, Тредиаковский подрывает авторитет традиции, -- "употребления, которое великую власть имеет над языком" (212); по его мнению, правила, основанные на "употреблении", должны держаться только в том случае, если "разуму не противны" (221). Традиция ради традиции, "как до сих пор было", "противна разуму", рациональной же орфография становится в том случае, если она следует живому русскому языку. Он как бы предвидит возражения против фонетического принципа в пользу принципа "словопроизводственного", разбирает их и опровергает. Скажут, что при письме "по звону" не будет виден "корень первообразных": если писать слЂтствiе, то не видно будет, что оно произошло от слЂдую. С другой стороны, пропадает различие между многими одинаково произносимыми словами: если слово род писать по произношению, то оно не будет отличаться от слова рот, os, bucca. Тредиаковский так опровергает эти возражения: "Что мне нужды, что произведения корень виден не будет? Старается ли о коренях все обычество пишушчих, которым невозможно писать без правил ортографических; а остновательнейшия и легчайшия ортографическия правила на одном токмо звоне утверждаются. Вся польза происходит от кореней ученым людям, которыи оными иногда доказывают прямое знаменование слова, во время случаюшчихся споров". Да и ученый ничего не теряет от письма по звонам. Звуки в таких парах, как б -- п, з -- с, д -- т, в -- ф и т. п., "кровное родство, так сказать, имеют", потому что "каждая пара одним и тем же органом произносится"; "тогоради едваль можно сказать, что в наших производных трудно будет находить корень ученому человеку, ежели писать их по звону" (188--189).

Тредиаковский считал свое фонетическое письмо наиболее доступным массам, а письмо по словопроизводству называл ученым письмом.

Делая уступки "употреблению", традиции, Тредиаковский не мог до конца провести свой принцип. Он ни в коем случае не желает следовать диалектам и признает правильным произношение лишь "знаюшчих" людей, владеющих нормами литературного языка. Кроме того, будучи, как он сам себя называет, "первым примечателем" многих особенностей "московского выговора", Тредиаковский нигде не требует, например, передачи гласных звуков в безударных положениях по акающему произношению.

Орфографическая практика Тредиаковского была отражением его взглядов на основы русской орфографии: помимо своеобразного употребления некоторых букв (везде i, s), некоторых особенностей в употреблении Ђ, отсутствия о, щ (вместо которой писал шч), особенностей в слитном и раздельном написании слов, мы видим значительные отличия его орфографии от орфографии его современников и от ныне действующей орфографии: 1) iи (м. р.), iе (ж. р.), iя (ср. р.) в окончании именительного падежа мн. ч. прилагательных; 2) две согласные вместо трех, если они стоят рядом: шчасливый, извЂсно, срогiй (вм. строгiй), свецкiй, учасникъ; 3) одно о в таких случаях, как вобшче, собшченiе, первобразный ("слова без раззевания выговариваются лехче и приятнее"); 4) употребление глухих согласных вместо звонких перед глухими и в конце слов: порятку, непосретственно, блиско, бутто, дватцать, бумашка, обрасцы, тетрать; 5) родительный падеж местоимений на ова: такова, никакова; 6) шн вместо чн в словах типа нарошно; 7) особенности в обозначении мягкости согласных: полза, писменъ, церьковь, верьхъ; 8) особенности в употреблении гласных в некоторых словах: стисненiе, слабинькiй, клену (вместо кляну).

Взгляды Тредиаковского на правописание не определили судьбы нашей орфографии, хотя отголоски этих взглядов мы постоянно встречаем в последующей ее истории.

параграф 116. Тредиаковский, впервые поставив принципиальный вопрос об основе русского правописания, однако не разрешил его, оставшись со своей теорией в одиночестве на долгое время. Задачу эту разрешил великий русский ученый М. В. Ломоносов. С 40-х годов XVIII в. он начал собирать материал для грамматики и в 1755 г. издал свою "Российскую грамматику".

Заслуга Ломоносова состоит в том, что он, поняв актуальность и важность орфографической проблемы, подвел под правописание теоретическую основу, включив рассуждение о правописании и основные правила его в систему своей грамматики.

По мнению Ломоносова, "в правописании наблюдать надлежит: 1) Чтобы оно служило к удобному чтению каждому знающему Российской граммате, 2) Чтобы не отходило далече от главных Российских диалектов, которые суть три: Московской, Северной, Украинской, 3) Чтобы не удалялось много от чистого выговору, 4) Чтобы не закрылись совсем следы произвождения и сложения речений" (параграф 112) [Цитаты из "Российской грамматики" приводятся со ссылками на параграфы.]. Можно сказать, что последующая разработка орфографических вопросов пошла по пути, указанному Ломоносовым. В самом деле, в приведенной формулировке сжато, но ясно установлены известные последующей литературе принципы правописания. Здесь мы видим знакомый нам фонетический принцип ("чтобы не удалялось много от чистого выговору") в сочетании с морфологическим принципом ("следы произвождения и сложения речений").

Второй пункт приведенной формулы указывает на смешанный характер литературного произношения и на разнородность населения, говорящего на русском языке. Признавая акание основной чертой московского произношения, Ломоносов тем не менее считает невозможным допустить хачу вм. хочу, гавари вм. говори, как иногда пишут "московские уроженцы, а больше те, которые немного и невнимательно по церковным книгам читать учились, в правописании часто погрешают, пишучи а вместо о"; "ежели положить, чтобы по сему выговору всем писать и печатать, то должно большую часть России говорить и читать снова переучить насильно" (параграф 115).

Высказывание Ломоносова в другом месте ("О множественном окончании прилагательных имен") о том, что "как во всей грамматике, так и в сем случае одному употреблению повиноваться должно" [Сочинения М. В. Ломоносова, изд. Академии наук, 1898, т. IV, стр. 2. Цитируя Ломоносова, мы не сохраняем Ђ, о, v, ъ, i.], свидетельствует о внимании, которое уделял Ломоносов традиции. На традицию он ссылается, когда говорит об употреблении е и я во множественном числе прилагательных. Он прямо сознается, что "к постановлению окончаний прилагательных множественных имен никакие теоретические доводы не довольны" [Сочинения, т. IV, стр. 2.], что "...для избежания сих погрешностей не можно предписать других правил, кроме прилежного учения Российской граммате и чтения книг церковных, без чего и во всем Российском слове никто тверд и силен быть не может" (параграф 116).

Устанавливаемые грамматикой правила всегда важны постольку, поскольку помогают пишущему передавать свои мысли, а читателю -- легко понимать прочитанное. Вот почему Ломоносов первым пунктом своей вышеприведенной формулы, характеризующей основы правописания, ставит условие -- "чтобы оно служило к удобному чтению каждому знающему Российской граммате". Это указание на роль единообразии и четкости орфографии в процессе чтения до сих пор не утратило своего значения и вновь всплывает каждый раз, когда возникает вопрос о реформе или урегулировании правописания.

Рассматривая вопрос о составе русского алфавита, Ломоносов находил, что буквы i, щ, э, iо (=ё) в азбуке "числиться не должны" (параграф 88). Из них он допускает на письме лишь букву i перед гласными ради таких случаев, когда и повторяется, при этом не делает никаких исключений. Букву щ Ломоносов считал знаком звуков шч; по его мнению, она "не больше права имеет быть в азбуке, как "кси" или "пси".

Отрицательное отношение к букве э было у большинства писателей того времени. Ломоносов пишет: етот, ей (=эй) (IV, 43), електрическая (V, 322), ефиръ (IV, 342), поезия (IV, 11), считая, что "ежели для иностранных выговоров вымышлять новыя буквы, то будет наша азбука с Китайскую". Ломоносов разрешал употреблять букву iо "в нужных случаях"; однако, считая ее "за двуписьменное начертание" из i и о, он в азбуке в ряд с другими буквами ее не ставит и в своих сочинениях не употребляет. Как известно, буква ё была введена позже, Карамзиным. Сумароков отвергал iо, а в случае необходимости рекомендовал ьо: Альона (Алёна), Семьон (Семён).

Ломоносов выключает из азбуки также фиту (о). Признавая, что буквы Ђ и е "в просторечии едва имеют чувствительную разность" (параграф 104), Ломоносов все же не решился выбросить из алфавита первую из этих букв. Он считал, что уничтожение Ђ затруднит чтение книг теми, кто "разделять е от Ђ умеют", что оно нужно для различения некоторых слов (лечу -- лЂчу) и т. п. Основное правило, которое он дает здесь, сводится к тому, что многочисленные слова "требуют к различению букв е и Ђ твердого учения граммате и прилежнаго книг чтения" (параграф 117). Конечно, подобные правила не могли облегчить положения, поэтому писатели XVIII в. постоянно смешивают эти две буквы. Сумароков откровенно признавался, что ему "трудняе многих научиться было отличать Ђ от е" (Сочинения, т. X, 42).

Буква ъ, хотя и была признана Ломоносовым чем-то вроде "пятого колеса", однако в "Российской грамматике" и в собственной практике Ломоносова эта буква оставалась не только как отделительный знак (отъемлю, объявляю), но и как показатель твердости конечного согласного: буквъ, какъ, столъ и т. д. В существительных же на шипящий согласный можно различать у Ломоносова два случая: после твердых шипящих всегда пишется ъ: ножъ, рубежъ, чертежъ, гужъ, барышъ, грошъ, шабашъ; после же ч и щ -- то ъ, то ь: кирпичъ, лещъ, овощъ, но: харчь, сургучь (параграф 196), грачь, ключь, калачь, лучь, мечь и др. (параграф 143); в соответствии с этим и Москвичь (параграф 235), Михайловичь (IV, 369).

Мягкий знак (ь), как знак мягкости, употребляется Ломоносовым достаточно последовательно, хотя он и не дает твердого правила, ограничиваясь указанием на то, что "в просторечии ь больше, нежели в письме, изображается промеж другими буквами: твердитъ пишем, а выговариваем тверьдитъ" (параграф 120). Такие слова, как верьхъ (параграф 175, параграф 119), церьковный (параграф 111), пишутся с ь по произношению; возмите (параграф 417) -- без ь; в некоторых словах замечаем колебания: писменная -- въ письме, весьма -- весма, перьвый -- первый.

Как знак грамматических категорий, ь употребляется Ломоносовым без колебаний, почти так же, как употребляется он в современном письме: знаешь (III, 4), пишешь (параграф 272), мажь, режь (параграф 333), беречь, стричь, волочь (параграф 338), лишь (III, 2). Форма 2-го лица на ши (вм. шь), неопределенная форма на ти (вм. ть) в произведениях Ломоносова, по крайней мере той поры, когда он писал "Российскую грамматику", отсутствуют.

Устанавливается твердое правило о правописании корней "по произвождению", например: хочу, а не "хачу", говори, а не "гавари", тяну, ему, а не "тену", "яму"; легок, легка, а не "лехка", сладок -- сладка, а не "слатка", лечу от лететь, лЂчу от лЂчить; в сущности, сюда же относится правописание твердить вм. тверьдитъ (параграфы 115, 116, 118, 120). Это правило устанавливало единообразное написание большинства слов, сохраняя связь с исторической традицией.

В соответствии с морфологическим принципом пишутся и приставки; они пишутся однообразно, "не взирая на "мягкость" или "твердость" следующих согласных". Отступлением от общего принципа о приставках является правило о приставках воз, из, низ, раз, которые перед "мягкими" (т. е. глухими, кроме с) пишутся через с: истребляю, воскресенiе, но избытокъ, разрыть, возбраняю (параграф 127), безсильный (III, 4).

Приставки при и пре пишутся Ломоносовым очень последовательно, хотя и не устанавливается правило. Впрочем, надо сказать, что пре и при очень хорошо различались всеми писцами и литераторами древнего периода нашей письменности (до XVIII в.).

В области правописания окончаний Ломоносов установил несколько правил, причем некоторые из них отличаются большой определенностью, исключающей какое-либо другое написание; в других случаях он допускает варианты, которые объяснялись особенностью языковых процессов, происходивших в то время. Например, слова типа лицо пишутся лице или лицо, лицемъ или лицомъ (параграф 154). Всего больше таких двойственных начертаний в окончаниях прилагательных. В именительном падеже единственного числа мужского рода -- ой, ей или ый, iй: первой (пример) (параграф 148), третей (пример) (параграф 161), божей (параграф 161), мужскiй, женскiй, среднiй (род) (параграф 273), личной, безличный (глагол) (параграф 282); однако такие написания находим только в парадигмах склонения (параграф 161), в примерах же, которые приводятся в грамматике, обычно пишется ой и ей. В родительном падеже единственного числа прилагательных мужского рода Ломоносов устанавливает только аго, яго (истиннаго, прежняго) (параграф 161) и даже под ударением: никакаго (IV, 419), другаго, втораго (IV, 117); это окончание он предпочитает и в своих произведениях, но иногда у него встречаются и русские просторечные формы на ова, ово: никакова (IV, 116), одново (II, 18). Относительно подобных окончаний сам Ломоносов делает разграничения: одни из них -- "славянские, другие -- в разговорах употребляемые" (параграфы 172, 173), одни -- "в штиле высоком", другие -- в "простом слоге" (параграф 190). Все эти двойные написания долго держались в нашей орфографии.

Особенно много споров в те времена велось вокруг окончаний прилагательных множественного числа. О правилах Тредиаковского было сказано выше (параграф 115); Ломоносов в "Российской грамматике" утвердил правило об употреблении е в мужском роде и я в женском и среднем роде, ссылаясь на историю и отчасти на произношение. Сумароков рекомендовал для всех родов я (X, 42). Как бы то ни было, утвердилось ломоносовское правило, господствовавшее до реформы 1917--1918 гг.

Большой интерес представляет правописание Ломоносова, а также его современников в области слитного и раздельного написания слов. Традиции в отношении начертаний частиц, предлогов-приставок к этому времени еще не сложилось. В течение всего XVIII в. наблюдается большая пестрота в этой области.

Отметив ошибки в написаниях, указав на изменение слова как на один из способов различения предлога и приставки перед именами, Ломоносов устанавливает критерии, по которым можно узнавать наречия: следует обращать внимание на изменяемость слова, на его значение, на употребительность данного слова без предлога, на обособленность данной формы от других форм слова.

В этих правилах Ломоносова сквозит одна определенная тенденция -- не соединять в одно таких слов, которые имеют хоть какие-либо основания для раздельного написания, не умножать количества слов, которые писались бы слитно с предлогами, частицами. Грот более чем через 100 лет, рассматривая этот же вопрос, опирался на рассуждения Ломоносова на эту тему.

Рассмотрение орфографических явлений, отмеченных и регламентированных Ломоносовым, показывает, что круг этих явлений очень широк; по крайней мере то, что связано с грамматикой, нашло у него довольно полное отражение. Объяснения, которыми он сопровождал свои правила, придавали им силу убедительности и становились предметом научных рассуждений современников. А авторитет их автора заставлял пишущих считаться с этими правилами, чаще же всего не только считаться, но и принимать их в качестве обязательных.

параграф 117. Укреплению правописания Ломоносова много содействовал В. Светов, автор грамматических работ школьного типа, которые в конце XVIII в. имели широкое распространение. Светову принадлежит работа, изданная в последней четверти XVIII в. под названием "Опыт нового российского правописания, утвержденный на правилах Российской Грамматики и на лучших примерах Российских писателей". Правописание, которое здесь представлено, по сравнению с тем, что дано в трудах Ломоносова, не является существенно новым, и если оно названо новым, то, очевидно, потому, что оно, как и ломоносовское, было правописанием русского языка, а не церковнославянского. Действительно новое Светов дает по сравнению с тем, что было в первой половине XVIII в. до Ломоносова. Книга Светова содержит систематическое изложение правил, приводит примеры "сомнительного и трудного правописания" (впервые в трудах по правописанию) и дает объяснения, "для чего их так писать надлежит". Это -- краткий свод орфографических правил второй половины XVIII в.

Одновременно с В. Световым в области правописания большую и полезную работу проводил профессор московского университета А. А. Барсов. Ему принадлежит книга "Краткие правила Российской грамматики, собранные из разных Российских грамматик в пользу обучающегося юношества в гимназиях Московского Университета", выдержавшая восемь изданий (1-е в 1771 г., 8-е -- в 1802 г.). Важнейшие правила, заключенные здесь, реализуют установленный Ломоносовым "словопроизводный" принцип. Нельзя писать, "по некоторому деревенскому выговору", великаю или великою побЂду, выигратъ, дЂлаится, чесы, честей, начелъ, можитъ, держутъ, ходютъ, строетъ, проигровать, твояво, скоряе, малинькой; в рассуждении согласных букв надлежит остерегаться, чтобы, обманываясь вольностью выговора или сходством других слов, не писать: к вм. г (крук, мок), х вм. г (нох, мох), ц вм. с (делатца) и т. д., т. е. нельзя писать "по звонам".

параграф 118. Однако не следует думать, что взгляды Ломоносова на правописание быстро нашли применение в орфографической практике его современников. И в правописании самого Ломоносова бывала непоследовательность, да и не сразу выработалась система его правописания. Кроме того, правила, установленные Ломоносовым в его "Грамматике", не были санкционированы каким-либо высшим государственным учреждением, а держались лишь в силу его личного авторитета, который, к тому же, не всеми тогда признавался. Для понимания создавшегося положения очень характерны высказывания Сумарокова.

Сумароков выступил уже после Ломоносова и Тредиаковского со статьями "О правописании", "Примечание о правописании", "Наставления ученикам", "К типографским наборщикам" и др. [Полное собрание сочинений Сумарокова, изд. 2-е, т. III, VI, X. М., 1787. Здесь, как и в дальнейшем, при цитировании авторов, мы не передаем особенностей дореформенного правописания, кроме специальных случаев.] Все эти статьи написаны почти исключительно с полемической целью: в них Сумароков выступал против Тредиаковского, Ломоносова, Светова и др.

По словам Сумарокова, грамматика Ломоносова "ни каким Ученым Собранием не утверждена, и по причине, что он Московское наречие в колмогорское превратил, вошло в нее множество порчи языка" (X, 38).

Упрек, сделанный Сумароковым Ломоносову, показывает, какую большую роль сыграл Ломоносов в выработке основ русского литературного языка и русского правописания: он объединил здесь элементы и книжные, славянские, и живые, русские. То, что казалось его современникам, а особенно врагам порчей языка и правописания, было делом большой исторической важности.

Вполне естественно, что литературные и лингвистические распри, происходившие между писателями второй половины XVIII в., неблагоприятно действовали на состояние правописания в школах, в печати. И Светов и Сумароков жалуются на пестроту правописания в изданиях своего времени. Положения Ломоносова как академика и писателя, конечно, было все же недостаточно для того, чтобы сообщить высказываниям его по орфографическим вопросам и его орфографической практике силу закона.

Как исправить существующее положение, как установить рациональное правописание? Сумароков приходил в отчаяние, когда думал об этом. "Но чем пособить, -- писал он, -- когда Россия ни какова не имеет собрания, пекущегося о языке и словесных науках: да и в школах ни Российскому правописанию, ни грамматике Российской не учат. Ето удивительно, и достойно великаго примечания" (X, 36--37).

параграф 119. Однако, несмотря на то, что правительство ничего не предпринимало для урегулирования орфографического разнобоя, труды по этим вопросам Ломоносова, Светова, Барсова, Соколова, Козицкого (на которого ссылаются Светов и Сумароков) все же способствовали установлению норм правописания. В самом начале XIX столетия, благодаря этим трудам, могла уже появиться изданная Российской Академией "Российская грамматика" (1802, 1809, 1819 гг.). Здесь имеются более тщательно разработанные правила, касающиеся правописания частей речи (окончаний и суффиксов). Например, таким является правило об употреблении ъ и ь в окончаниях имен существительных (параграф 31); подробно регламентировано, с приведением списков слов, употребление ь в середине слова, а также в окончаниях (сельскiй, беленькiй, легонько, льняный, льстивый, косьба, рЂзьба, весьма, двигаться, двиньте и т. п.). А самое главное, что было сделано Академией в выпущенной ею грамматике, -- это окончательное утверждение "словопроизводного принципа правописания".

Для орфографической нормализации имел значение также и "Словарь Академии Российской" 1789--1794 гг.

Подводя итоги вышесказанному, следует кратко формулировать те результаты, к которым пришла орфографическая мысль к началу XIX столетия: 1) установлен "словопроизводный" принцип правописания и определены случаи, когда он уступает произношению; 2) сформулированы важнейшие правила, касающиеся употребления отдельных букв и правописания отдельных частей речи; 3) правила не только сформулированы, но в известной мере аргументированы; 4) важнейшим доводом в пользу тех или иных трудных написаний, в случае сомнения, является ссылка на традицию.

УСТАНОВЛЕНИЕ НОРМ ПРАВОПИСАНИЯ В XIX в.

параграф 120. Ломоносов впервые, как было указано, установил общие принципы русского правописания и выработал некоторые отдельные частные правила (не всегда при этом утвердившиеся в дальнейшем). Но ни сам Ломоносов, ни его ближайшие последователи не дали более или менее полного свода орфографических правил, которыми определялись бы отдельные конкретные случаи написаний. Как уже было указано, у самого Ломоносова не было устойчивости в отдельных написаниях, не было их и у современников великого ученого. К тому же, установленные в середине XVIII в. орфографические нормы не были санкционированы авторитетом какого-либо правительственного учреждения и, следовательно, не имели силы закона.

Историк русского правописания Я. К. Грот в своей книге "Спорные вопросы русского правописания от Петра Великого доныне" ["Филологические разыскания", т. II.] приводит довольно красноречивые факты неудовлетворительного состояния русского правописания после Ломоносова (конец XVIII и начало XIX в.). И официальные документы, и периодические издания, и произведения крупнейших писателей того времени не отличались единообразным правописанием. Даже в каждом отдельном журнале редко соблюдалось одно и то же правописание; один и тот же писатель писал по-разному в разных своих произведениях. Карамзин в своей "Записке о древней и новой России" говорил: "В целом государстве едва ли найдешь человек сто, которые совершенно знают правописание". Грот считает, что литературная деятельность Карамзина составила "эпоху в успехах русского правописания"; однако он вынужден признать, что и Карамзин "вначале писал не так, как сам он писал впоследствии".

Карамзин, много сделавший для русского литературного языка, и в орфографию внес немало полезного. Дело, конечно, не в том, что он ввел букву ё вм. iо [См. "Аониды", кн. 2, 1797, стр. 176.], на что обычно принято указывать, когда говорят о Карамзине, но он упорядочил правописание тем, что стал употреблять более обоснованные написания многих русских и заимствованных слов. Хотя он не оставил каких-либо высказываний по вопросам правописания, но своим авторитетом крупнейшего писателя он влиял на современную ему орфографическую практику. Из неудачных нововведений Карамзина надо отметить излишнее употребление прописных букв, с которых он начинал все заимствованные имена существительные (не только имена собственные) и многие русские -- "имена почтенные" (Автор, Литература, Герой, Наука, Искусство и пр.) [Я. К. Грот. Спорные вопросы... Изд. 2-е, стр. 205--207.].

Как известно, большой разнобой наблюдается и в рукописях Пушкина, особенно в его письмах. В правописании Пушкина отмечают: 1) написания, согласные с установившейся традицией; 2) написания по произношению, расходящиеся с практикой современного ему письма (здаровъ, брадяга, каляска; большова, другова и др.); 3) написания, противоречащие традиции, но вносящие в тогдашнюю орфографию более рациональные элементы и приближающие письмо поэта к нашему письму. Корректоры и редакторы сочинений Пушкина исправляли при издании отступления от традиционной орфографии. Однако эти исправления не вносили единообразия в орфографию его произведений, выходивших из печати, так как тогда не было единой общепринятой орфографической системы. Так, в изданиях сочинений Пушкина, вышедших при его жизни, имеются написания: щастье и счастье; ключь, лучь и ключъ, светочъ; цалую и цЂлуетъ; пошолъ, лицо, кольцо, кружокъ, горшокъ и пошелъ, лице, пятачекъ; тихiй (взор) и тихой (глас); грЂшной и празднословный (язык); ср. также смешной, круговый, родный, худый и т. д. Такая непоследовательность и пестрота характерны для русской орфографии в начале XIX в. Г. О. Винокур даже считает, что в рукописной орфографии Пушкина можно найти больше последовательности, чем в его первопечатных изданиях [Г. О. Винокур. Орфография и язык Пушкина в академическом издании его сочинений. "Пушкин. Временник Пушкинской комиссии", т. 6; ср. В. И. Чернышев. Замечания о языке и правописании А. С. Пушкина, там же.].

параграф 121. Составители грамматик начала XIX в. стремились к возможно большему урегулированию вопросов правописания, к установлению прочных и единообразных правил. Особенно много сделал для нормализации правописания Греч, автор ряда "практических", "начальных", "сокращенных" и тому подобных грамматик (20--30-е годы).

Греч был далек от намерения реформировать или упрощать правописание; он известен вообще как охранитель старых порядков и выразитель принципов реакционных правящих кругов его времени. Ему, между прочим, приписывали крылатое выражение: "Ђ нужен для того, чтобы отличить благонадежного от крамольника". Основным принципом правописания Греч считал соблюдение единообразия в написании слов, хотя бы они и изменяли свое произношение, в зависимости ли от места ударения или от сочетания с другими звуками. Изменение слова с тем, чтобы ударение падало на искомую гласную или чтобы согласная стояла перед гласной, -- вот те приемы, к которым Греч рекомендует прибегать в затруднительных случаях.

Правила излагаются Гречем весьма обстоятельно и сопровождаются бо^/льшим числом примеров, чем это было у писателей XVIII в. При этом он заостряет внимание на тех написаниях, которые в его время оставались сомнительными.

Слова и формы, принятое правописание которых представлялось Гречу неправильным, отмечались им особо, причем он дает список таких слов и форм. Так, Греч указывает, что надо писать: адьютантъ (вм. адъютантъ), бесподобной (вм. безподобный), бЂдненькiй (вм. бЂднинькiй), верхомъ (вм. верьхомъ), восшествiе (вм. возшествiе), волошскiй (вм. воложскiй), впрочемъ (вм. въ прочемъ), въ теченiе года (вм. въ теченiи), голубочекъ (вм. голубочикъ), гречневой (вм. грешневой), двадцать (вм. дватцать), драма (вм. драмма), дышитъ, дышатъ (вм. дышетъ, дышутъ), заяцъ (вм. заецъ), этотъ (вм. етотъ), сдЂлать (вм. здЂлать) и т. п. Строгая определенность правил, казалось бы, создавала устойчивость орфографической системы русского языка. Но не все правила Греча вошли в общий свод русского правописания; однако он регламентировал очень многое из того, что оставалось до него неопределенным, неустойчивым, его правила даже чересчур детальны, мелочны. Немногое оставалось добавить вышедшей уже в пятидесятых годах "Сравнительной грамматике русского языка", составленной академиком И. Давыдовым.

параграф 122. И все же нельзя сказать, что установленные грамматиками Востокова, Греча, Давыдова (позже -- Буслаева) правила вполне уничтожили орфографический разнобой.

Грот приводит много ярких примеров той пестроты, которая наблюдалась в правописании 40--50-х годов прошлого века, т. е. уже после выхода названных грамматик. Такое положение отчасти объяснялось опять-таки тем, что изложенные в этих грамматиках правила не были утверждены как обязательные; а с ними не все соглашались, тем более что правила давались без оснований -- как готовые рецепты.

Разнобой в орфографической практике не устранялся и словарями, выходившими в свет в то время (двухтомный "Общий церковно-славяно-российский словарь" П. С. Соколова, 1834 г., и четырехтомный "Словарь церковно-славянского и русского языка", составленный вторым отделением Академии наук, 1847 г., переизданный затем без изменений в 1867 г.). Словарь Соколова, как сказано в предисловии, предназначался "для введения в употребление по училищам Российской Империи" и потому был согласован с "Краткой грамматикой" Востокова. Между тем в правописании словаря не было последовательности; в нем нередко давались двоякие формы и написания для одного и того же слова. Так, в нем указывались два варианта формы мужского рода единственного числа имен прилагательных: на ый и на ой (вторый и второй, карандаш черный, красной; глухiй, годовый, голубый, алый, но человек тупой, непонятной, беспамятной); в нем одинаково допускались написания: изъимать и изымать, объиграть и обыграть, объимать и обымать, объискъ и обыскъ, отъиграть и отыграть; также: писчiй и пищiй (бумага), душеприказчикъ и душеприкащикъ, нещастiе и несчастiе; мЂшекъ и мЂшокъ, лице и лицо, изслЂдовать и изслЂдывать, крупеный и крупяной, междометiе и междуметiе. По-разному давались в словаре и написания однотипных по образованию слов, например: кушачекъ, кружекъ, косячекъ, но козачокъ; книженка, но дЂвчонка; давались слитные написания: вправду, впрокъ, едвали, но раздельные: къ стати, по просту, на двое, по поламъ и т. д. Имеется много необоснованных написаний: дворняшка, димократическiй, искуство, матрозъ, матрозкiй, маштабъ, мамантъ, иступленiе, прозьба и др.

Лучше с орфографической точки зрения словарь 1847 г., но и в нем имеются двойственные и противоречивые написания: бутошный и будочный, ведреный и ведряный, велблюдъ и верблюдъ, водорасль и водоросль, возрасти и возрости, выпехать и выпихать, вЂтiя и витiя, вЂтреный и вЂтряный (с одним и тем же значением), генварь и январь, зеркальце и зеркальцо, грушевка (грушевая наливка) и грушовка (растение), жавронокъ и жаворонокъ, пугвица и пуговица, ярмонка и ярмарка и др.

В академическом словаре 1847 г. слитно пишутся слова: безумолку, вверхъ, вверху, вдали, вдвое, вдвоемъ, вдевятеро, вдесятеро, взаперти, взапуски, взаймы, вконецъ, вкорень, вкось, вкривь, вкратцЂ, вкругъ, влЂво, вмЂсто, вмЂстЂ, вначалЂ, внизу (пример: "написать внизу страницы"), вовремя, впервые, впередъ, вплавь, вплотную, вполпьяна, вполы (т. е. "в половину"), впопадъ, впорожнЂ, впору, впослЂдокъ, впотьмахъ, вправду, вправЂ, впроголодь, впрокъ, впросакъ, налету, наоткось, наотмашь, наотрЂзъ, наприкладъ (т. е. "например"), напрокатъ, напролетъ, напроломъ, наряду и др. (в приведенный список вошли лишь слова с приставками без, в, на). Слитные написания этих слов значительно расходились с традицией и практикой того времени.

Заметная неустойчивость многих написаний, отсутствие в грамматических и словарных трудах твердых руководящих принципов и связанные с этим необоснованность и дробность правил отмечались многими учеными, писателями, педагогами. Ценные замечания о правописании были высказаны Белинским и Добролюбовым.

В. Г. Белинский писал: "Запутанность и затруднительность русской орфографии происходит от произвольности правил. Скажите ученику общее правило, он скоро поймет его и скоро привыкнет писать сообразно с ним; ему небольшого труда будет стоить упомнить и немногие исключения из правила. Но скажите ему, что вот-де на это нет правила, но уже так принято писать, -- и тогда для него ваша грамматика и ваша орфография обратятся в мучение. Головоломны ложные правила, но произвол еще хуже их" [В. Г. Белинский. Сочинения, М., 1860, т. IX, стр. 95.].

Подобную же мысль высказал и Добролюбов. Указав на большое количество имеющихся пособий по грамматике и правописанию, Добролюбов писал: "При всем этом обилии правописание наше однако не только не двигалось вперед, но даже не устанавливалось никогда, а все колебалось и колеблется до сих пор..." "Это смекнули и умели этим воспользоваться некоторые люди. Не представляя никаких убеждений, не выдавая новых правил, они начали выпускать книжки, в которых постепенно вводили кое-что и отвергали кое-что в принятом правописании. Книжки выходили ежемесячно, читали их очень многие и мало-помалу начали привыкать к некоторым новостям, а там и сами стали подражать им. А ученые все еще не могут решить этого процесса, напоминающего тяжбу об одном чересполосном владении. Два человека судились из-за него, а третий построил на нем дом: и через десять лет, когда процесс кончился, место было присуждено последнему, по праву десятилетней давности. Не мудрено, что нечто подобное случится и с нашей орфографией. Да и не лучше ли это будет?" [Н. А. Добролюбов. Полное собрание сочинений, под ред. Лебедева-Полянского, т. III, стр. 574--575.].

Интерес Белинского и Добролюбова к орфографии говорит о том, насколько велико было общественное значение этих вопросов.

О запутанности и пестроте правописания говорили также многие журналы, по-разному разрешая сложную орфографическую проблему. В течение 50--70-х годов эти вопросы не сходят со страниц тогдашней прессы.

параграф 123. В 1873 г. вышел первым изданием капитальный труд академика Я. К. Грота "Спорные вопросы русского правописания от Петра Великого доныне" (второе издание -- в 1876 г., третье -- в 1885 г.). Это был очень основательный, не утративший значения и до настоящего времени труд, посвященный истории и теории русского правописания. Практическую задачу своего труда Грот выразил в предисловии к нему: "Цель настоящего труда заключается вовсе не в каких-либо нововведениях и даже не в окончательном решении всех спорных вопросов нашего правописания (такая задача была бы слишком смела), а в том только, чтобы историческим путем уяснить мыслящему читателю настоящее состояние русской орфографии и способствовать к большему единообразию письма" [Я. К. Грот. Спорные вопросы русского правописания, изд. 2-е, стр. 18.].

Указанная задача для того времени была очень важна. Чтобы урегулировать правописание, надо было установить основные тенденции в его развитии, наметить важнейшие принципы правописания, выяснить его современное состояние. Очень важно было и то, что осуществление этой задачи было связано с Академией наук. Освещение практических вопросов орфографии с научных позиций поднимало авторитет самой орфографии. Вопросы орфографии стали предметом лингвистического изучения. И в то же время решались совершенно конкретные задачи орфографической практики. Не было таких орфографических вопросов, которые не нашли бы освещения в этом труде. К книге приложен справочник, в котором указано и комментировано правописание около 3000 слов.

Однако для практических целей нужна была несколько иная книга, которая могла бы быть удобным справочником для всякого пишущего. По поручению Академии наук такая книга под названием "Русское правописание" была составлена тем же академиком Я. К. Гротом. Первое ее издание вышло в 1885 г. Эта книга и стала руководством для школы и для печати. Основную задачу книги определил сам автор. "Настоящее краткое руководство, -- писал он, -- имеет целью удовлетворить сознаваемую всеми потребность привести русское правописание к желательному единообразию". Грот ставит своей задачей не реформу правописания, не его упрощение, а лишь его упорядочение и регламентацию. "Во многих случаях, -- говорит Грот, -- наше правописание установилось давно уже, хотя и не всегда правильно; изменять его в подобных случаях не представлялось удобным, потому что такого рода изменения могли бы только поколебать существующее соглашение и вызвать новые разноречия в нашем письме. Поэтому принято было за правило по возможности держаться утвердившегося обычая, отступая от него только тогда, когда общеупотребительные начертания оказывались положительно неверными или слишком непоследовательными".

Таким образом, в труде академика Грота к концу XIX в. русское правописание было кодифицировано. Русское общество получило своего рода свод орфографических правил. Общеобязательную силу правописание, установленное Гротом, приобрело главным образом потому, что оно самим же Гротом было рекомендовано как академическое: "Каждый вопрос подвергался тщательному пересмотру в собрании всех наличных членов Отделения русского языка и словесности и решен был с общего согласия" ["Русское правописание", предисловие.]. Хотя позднее, лет 20 спустя, Академия не признала руководство Грота своим [См. "Протокол первого заседания комиссии по вопросу о русском правописании", состоявшегося 12 апреля 1904 г., СПб., 1905, стр. 3--4.], однако за этим руководством утвердилась слава академического. К тому же, "Русское правописание" было рекомендовано в качестве руководства для школ министерством народного просвещения. Книги, в частности учебники, стали печататься в соответствии с руководством Грота. Это обстоятельство не могло не отразиться положительным образом на состоянии правописания того времени: оно стало более единообразным, чем было до тех пор.

"Русское правописание" Грота не встретило однако единодушного и полного признания в ученом и образованном обществе. Несмотря на авторитет Академии наук, по поручению которой составлялось "Руководство", несмотря на известность и ученые заслуги автора, книга вызвала множество возражений. Правописание Грота стало применяться не во всех изданиях, хотя оно как будто и получило официальное утверждение, сделано было обязательным для школы и считалось в широких кругах общества академическим.

Действовавшая до выхода в свет "Русского правописания" орфография, сторонником которой был Грот, заключала в себе, как это он и указывал в своих "Спорных вопросах", много недостатков. Так, многие написания, признанные Гротом правильными, не находят себе опоры в северновеликорусском произношении, на показания которого, по его мнению, орфография в основном должна бы опираться, равно как и на показания древнерусской письменности. "Русское правописание" Грота, основывая свои написания на материале устарелых словарей Рейфа, Шимкевича и др., не учло, а в иных случаях и не могло учесть данных исторического словаря Срезневского, областных словарей.

Иногда Грот довольствуется лишь установлением правила, не пытаясь мотивировать его. Например, он утверждает, что "если имя среднего рода, кончающееся на ье (платье, именье), является в уменьшительной форме с суффиксом це, то предшествующий последнему звук е без ударения изменяется в и: платьице; ударяемый же е только теряет акцент: от копье образуется уменьшительное копьецо". Почему в одном случае е изменяется в и, а в другом сохраняется -- автор не указывает, при этом он смешивает факты орфографии с фактами языка. Явления одного и того же разряда (уменьшительные существительные среднего рода на ье) расщепляются, и нарушается единообразие написания.

От традиции Грот отступал в очень немногих случаях. Так, он допустил написание ого в ударяемом окончании родительного падежа единственного числа имен прилагательных (золото^/го, больно^/го), оставив в неударяемом положении аго, яго (свЂ^/тлаго, си^/няго). Грот мотивировал это тем, что в именительном падеже единственного числа мужского рода уже установилось различие окончаний ый (iй), с одной стороны, и ой -- с другой: добрый, синiй -- хромо^/й, больно^/й. Попытки писать эти окончания по произношению (например, злово, великово) были и раньше; Ломоносов и Карамзин допускали окончание ого в просторечии; Павский находил, что "если писать худой вместо худый, то почему не писать: худого или худово вместо худаго?"

Но, допустив правописание ого под ударением и оставив аго в безударном положении, Грот нарушил "этимологический принцип", основная черта которого заключается прежде всего в единообразии написания одной и той же значащей части слова. Чтобы быть последовательным, надо было допустить окончание ого и в безударном положении.

Грот установил правило об употреблении ы вместо и в сочетаниях конечного согласного приставки со следующим гласным и, т. е. в таких словах, как предыдущiй, возымЂть, безымянный. Он пишет: "Звук ы, вообще являющийся только после согласных, и всегда не что иное, как ъ+и, но для краткости придуман знак ы: им и надобно всегда пользоваться, тем более что в некоторых сложных словах употребление его уже бесспорно установилось; никто не пишет: взъисканiе, съищикъ, объискъ, подъимать" ["Филологические разыскания", т. II, стр. 319.]. Во времена Грота употребление ы было довольно распространенным; эта практика и была узаконена Гротом, хотя этим увеличивалось количество фонетических написаний и ослаблялось действие "этимологического принципа".

Изредка Грот отступал все же и от действовавшей в то время практики, создавая свои этимологии и устанавливая новые написания. На таких этимологиях, например, основаны данные Гротом написания: вядчина (вм. ветчина), изьянъ (вм. изъянъ); эти написания он обосновал в "Спорных вопросах" и включил их в свой указатель в "Русском правописании". Однако в последующих изданиях "Русского правописания" Грот вынужден был отказаться от своих написаний и вернуться к традиционным, частью же допустить двоякие написания. Сделано это было под влиянием критических указаний ученых, в частности высказываний академика А. И. Соболевского.

В "Руководстве" встречается и непоследовательность в отдельных написаниях. Так, Грот, придерживаясь морфологического принципа в таких, например, словах, как окрестный, свистнуть, ввел написания блеснуть (хотя блестеть), хлеснуть (хотя хлестать).

Некоторые правила Грота усложняли и без того запутанное правописание. В древних памятниках после шипящих под ударением писалось е, так как такое написание вполне соответствовало произношению того времени. Но в дальнейшем, когда в русском языке ударяемое е перед твердым согласным стало звучать, как о (ё), стали возникать колебания между написанием е и о. Ломоносов, Востоков, Буслаев склонялись в таких случаях к е. Во времена Грота написания жо, шо, чо, що под ударением стали все больше распространяться. Эти написания оправдывались общим стремлением сближать письмо с произношением, желанием различить сходные или близкие по произношению, но различные по значению слова и формы: жены^/ и жо^/ны, черта^/ и чо^/рта, ду^/шенька и душо^/нка и т. п. Грот утвердил своим авторитетом употребление о под ударением после шипящих лишь в суффиксах и окончаниях (дружо^/къ, сверчо^/къ, мЂшо^/къ, душо^/й, свЂчо^/й, мечо^/мъ, ножо^/мъ, большо^/й, меньшо^/й, чужо^/й). Но относительно корней он создал правило, по которому в них о пишется лишь в открытых слогах (шорохъ, шопотъ, трущоба, чопорный), в закрытых же слогах требовалось написание е: жесткiй, шелкъ, счетъ, щетка. Это правило вызывало вполне естественное недоумение: при чем тут закрытые и открытые слоги, тем более что в одном и том же слове в разных его формах может быть то закрытый, то открытый слог: счетъ -- счеты, щетка -- щетокъ, щеточка? Да и сам Грот пишет чортъ, хотя это слово представляет собой закрытый слог.

Не внес ясности Грот в правописание приставок без, воз, из, низ, раз, через. В первой четверти XIX в. писалось безразлично: воз, из, раз и вос, ис, рас. Востоков уже установил правило об употреблении в этих приставках буквы с перед следующим глухим. В конце 50-х годов это правило распространилось и на приставку низ, а в дальнейшей орфографической практике стало захватывать и приставку без. Грот утвердил написание с перед глухими согласными (кроме с) только для приставок воз, из, низ, раз (восхищенiе, исходъ, ниспускать, распускать); перед с эти же приставки должны были писаться через з (возстанiе, разсказъ); в без и чрез буква з никогда не заменялась буквой с (безконечный, безпечный, черезполосица). Правило в целом не было обосновано и без необходимости осложняло правописание.

параграф 124. "Русское правописание" Грота вышло в 1885 г.; за один год потребовалось четыре издания, к 1900 г. было уже восемь изданий; всего же вышло 20 изданий. Но, несмотря на такое широкое распространение книги, введенные Гротом начертания, по словам одного из его современников, "прививаются очень туго". Таким образом, в конце XIX в. в русской орфографической практике попрежнему продолжал существовать большой разнобой.

Мысль об упрощении и облегчении русского правописания была совершенно чужда Гроту; он держался принципа -- узаконить обычай, сохранить традицию. Так, Грот отмечает, что употребление буквы Ђ есть дело предания и обычая, хотя ему и приходится указывать на случаи нарушения этого предания ["Филологические разыскания", т. II, стр. 309, 311.].

Он тщательно перечисляет все корневые слова с буквой Ђ в систематическом порядке, всего в количестве 130 слов. Между тем усвоение буквы Ђ признавалось труднейшей частью традиционного правописания. Об этом говорили и ученые, начиная с Ломоносова (признававшего, что для многочисленных случаев с буквой Ђ "никаких правил показать нельзя, кроме твердого учения граммате и прилежного книг чтения"), и педагоги, как, например, К. Д. Ушинский, считавший букву Ђ капитальной трудностью русского правописания, и В. Я. Стоюнин, еще в 1862 г. говоривший: "Чем меньше будет число слов с буквой нелюбимой, ненавистной, вражеской для учащихся и для многих выучившихся, -- тем лучше".

Точно так же, ясно и правильно сознавая ненужность буквы ъ в конце слов, Грот однако не решался посягнуть на эту ненужную букву, говоря: "Сила привычки и традиции так велика, что едва ли можно ожидать когда-либо в общеупотребительном письме отмены ера в конце слов" ["Труды", т. II, стр. 742.]. Грот ошибся в прогнозе, но на долгое время задержал в правописании этот ненужный знак.

С этим нельзя не сопоставить отношения к вопросам реформы правописания со стороны В. Г. Белинского.

Прекрасно понимая значение грамотности для широких масс, тонко разбираясь в вопросах правописания, В. Г. Белинский весьма сочувственно относился к попыткам реформы русского правописания в сторону его упрощения. Когда в 1842 г. появилась книга К. М. Кадинского "Упрощение русской грамматики", Белинский написал на нее рецензию; критикуя проект Кадинского, он представил свои предложения по упрощению правописания. Как бывший преподаватель русского языка, он очень хорошо знал, какие трудности таит в себе современное ему правописание, и с большой страстностью критиковал его недостатки. Он стоял за полное исключение буквы Ђ; букву ъ он предлагал оставить только в качестве разделительного знака (объявить, изъявить), окончание именительного падежа множественного числа прилагательных сделать единым: ый, ий (красный, синий), в родительном падеже писать: ово, ево (красново, синево). "Если бы писали так, ученику было бы ясно правило, не допускающее ни противоречий, ни исключений, и ему ничего бы не стоило запомнить его", -- писал он [Белинский. Сочинения. Под ред. Венгерова, т. IX, стр. 496--498.].

В сущности, с Белинского следует начинать историю вопроса об упрощении русского правописания. Но проведение реформы казалось Белинскому в условиях того времени чрезвычайно затруднительным. "Разве решиться, ни на что не смотря, печатать свои книги новоизобретенным способом? Но кто рискнет на это? У кого столько материальных средств, чтобы не печалиться о том, что его книги не найдут себе покупателей, и столько нравственной силы, и -- еще хуже насмешек -- видеть, что его великолепное предприятие кончится ничем" [Там же.].

УПРОЩЕНИЕ РУССКОГО ПРАВОПИСАНИЯ

параграф 125. Между тем чем дальше, тем яснее становилось, насколько назрела необходимость реформы русского правописания в сторону его упрощения.

Вопрос об упрощении правописания особенно волновал педагогические круги. В связи с политическим подъемом в 50--60-е годы движение в пользу упрощения письма приняло широкий общественный размах. В 1862--1863 гг. в Петербурге состоялось восемь совещаний, посвященных вопросу об упорядочении правописания.

Еще более важной была деятельность московского педагогического общества при московском университете. Проект реформы, выработанный в самом начале XX в. по поручению общества П. Н. Сакулиным, был направлен в министерство народного просвещения с ходатайством об образовании комиссии из компетентных лиц для рассмотрения вопроса. Проект был разослан также в различные общества -- ученые, просветительные и педагогические. Этим вызвано было обсуждение вопроса о правописании в разных городах России: Петербурге, Одессе, Казани, Риге.

В проекте говорилось: "Положение ненормальное и поистине драматическое. Грамотность -- это какой-то Молох, в жертву которому мы безжалостно приносим и интересы общего образования и судьбу учащихся".

Предлагаемые в проекте упрощения сводились к следующему: 1) исключить из азбуки буквы Ђ, ъ, v, i, о; 2) не писать ь в словах ночь, мощь, рожь, тишь, лечь и т. п.; 3) в качестве отделительного знака употреблять ь (обьем, сьесть); 4) после ж, ш, ц писать ы: жыр, сушыть, станцыя; 5) после ж, ш, щ, ч, ц под ударением писать о (жорнов, шол, течот); 6) приставки воз, низ, раз, без, через писать по этимологии (всегда с з); 7) в родительном падеже единственного числа прилагательных, местоимений, числительных мужского и среднего рода писать ово, ево; 8) в именительном-винительном падеже множественного числа прилагательных -- ый, ий; 9) писать её вм. ея; они, одни вм. онЂ, однЂ; 10) в дательном и предложном падежах слов женского рода типа Мария и в предложном падеже слов мужского и среднего рода типа Василий, здание писать по общему правилу не и, а е; 11) слова переносить по слогам ["Вопросы воспитания и обучения". "Труды Педагогич. об-ва, состоящего при И. М. У.", I, М., 1901.].

Правительство насторожилось, министерство народного просвещения в феврале 1903 г. ответило отказом на ходатайство московского педагогического общества. Мало того, министр внутренних дел Сипягин создал проект циркуляра, запрещающего печатать книги без Ђ и ъ. По постановлению Отделения русского языка и словесности Академии наук в министерство просвещения 22 декабря 1901 г. был послан ответ, составленный академиками А. И. Соболевским и А. А. Шахматовым. "Запрещать печатное слово по таким внешним основаниям, как несоблюдение правил орфографии, представляется в интересах русского языка и русской литературы вредным и нежелательным", -- говорилось в ответе. Повидимому, письмо Академии наук возымело действие: распоряжения об обязательном употреблении в печати букв Ђ и ъ не последовало.

Но враги реформы были не только в министерстве внутренних дел. Они были и в министерстве народного просвещения, и в синоде, и среди более реакционной части ученых. При этом нападки производились с разных позиций. Одни отрицали реформу как всякое вообще прогрессивное нововведение, как уступку демократическому в своей основе движению (например, Победоносцев). Другие стремились доказать, что трудность усвоения правописания зависит не от трудностей русского правописания, а от неправильных методов обучения; самое же правописание является научно обоснованным и нетрудным для усвоения (проф. А. И. Томсон).

В противоположность орфографическому движению XIX в., носившему преимущественно педагогический характер, в начале XX в. выявляются все более широкие общественные задачи орфографической реформы. Началась борьба между реакционными правительственными кругами и заинтересованными в просвещении широких народных масс передовыми слоями интеллигенции и организациями рабочего класса.

Новым фактором является руководящая роль Академии Наук при решении орфографических вопросов.

В 1904 г. Академия наук образовала специальную Орфографическую комиссию, которая должна была заняться вопросом об упрощении правописания. В заседании 12 апреля было выяснено, что руководство Грота "Русское правописание" является трудом, составленным по поручению Отделения русского языка и словесности Академии наук, "но не от имени Отделения", что "таким образом критическое отношение к правилам русского правописания, рекомендованным академиком Гротом, не затрагивает интересов Академии наук. На заседании комиссии были выслушаны мнения ученых, представителей ведомств, учебных заведений, обществ и печати, было выслушано также извлечение из письма одного сельского учителя о том, что "нынешнее правописание тормозит народное просвещение, как тормозило крепостное право развитие России. Сотни тысяч людей с трепетом ожидают благополучного решения этого вопроса".

Постановлением комиссии были исключены из азбуки о (фита), ъ, одна из букв и или i, Ђ. Для разработки вопросов, не связанных с исключением из алфавита лишних букв, комиссия выделила подкомиссию под председательством академика Ф. Ф. Фортунатова; в состав подкомиссии вошли А. А. Шахматов, А. И. Соболевский, Ф. Е. Корш, П. Н. Сакулин, И. А. Бодуэн-де-Куртенэ и др. [Протокол первого заседания Комиссии по вопросу о русском правописании, состоявшегося 12 апреля 1904 г.", СПб., 1905.]

В мае того же года подкомиссия выпустила "Предварительное сообщение Орфографической подкомиссии" ["Предварительное сообщение Орфографической подкомиссии", СПб., 1904.], которое представляло собой изложение проекта упрощения правописания. "Предварительное сообщение" вызвало целый ряд замечаний, возражений, пожеланий, которые и были рассмотрены подкомиссией в декабре того же года; решения подкомиссии однако не были опубликованы. События 1905--1906 гг. прервали работу подкомиссии, но многочисленные материалы в виде дополнений, возражений, даже новых проектов не переставали поступать.

параграф 126. Орфографическая подкомиссия Академии наук возобновила свои занятия лишь в декабре 1910 г. Подкомиссия составила окончательный проект реформы, который был напечатан в 1912 г. в брошюре "Постановления Орфографической подкомиссии". Подкомиссия, имея в виду, что Ђ, ъ, о, одно из начертаний для звука и уже исключены постановлением комиссии, пришла к следующим заключениям, которые должны были войти в доклад, представляемый в комиссию: 1) исключить букву i, оставив и; 2) сохранить ъ в конце приставок в значении отделительного знака; 3) признать излишним написание буквы ь в конце слов после ж и ш, ч и щ в именительном и винительном падеже единственного числа женского рода (рож, ноч, плеш, вещ), во 2-м лице единственного числа настоящего и будущего времени (ходиш, даш), в окончании наречий и союзов (лиш, сплош, настеж), в неопределенной форме глагола (толоч, убереч -- толочся, уберечся); 4) сохранить написание ться в инфинитиве (делаться, считаться); 5) признать употребление буквы ё желательным, но не обязательным (тётка, вёл, рёбра); 6) передавать звук о под ударением после шипящих и ц через о (крючок, толчок, чорный, печот, ещо, жолтый, лжот, свежо, шол, шолк, шопот, лицо, яйцо), "оттенки" же звуков о и е в безударных слогах -- через е (пчела, чернослив, щенок, топорище, вышел, желток, жернова, сердце); 7) признать правильным написание с в приставках воз, из, низ, раз, без, чрез (через) перед глухими согласными (восприятие, рассудить, бесполезно, рассада, чересполосный); 8) в окончании родительного падежа единственного числа мужского и среднего рода писать ого и его (слепого, чужого, меньшого, синего, волчьего, прочего, горящего, меньшего, куцего); 9) установить одно написание -- ые и ие для именительного-винительного множественного числа всех родов (добрые люди, тесные улицы, глубокие знания); 10) ввести для всех трех родов написания они, одни, одних, одним, одними; 11) исключить из правописания правило, требующее писать ея в родительном падеже; 12) упростить правила переноса слов, ограничившись лишь тем, чтобы не отделять: а) согласную или группу согласных от гласной, перед которой она стоит, б) й перед согласной от предшествующей гласной, конечную гласную или группу согласных, а также и от предыдущей гласной, в) согласную в конце приставки, если эта согласная стоит перед согласной (под-ходить, а не по-дходить, раз-вязать, а не ра-звязать).

Так как "Постановления Орфографической подкомиссии" не получили окончательного утверждения, то в Академию наук не переставали и дальше поступать ходатайства и предложения о скорейшем упрощении правописания. Между прочим, I Всероссийский съезд по вопросам народного образования (декабрь 1913 г.) в своих резолюциях указал на необходимость скорейшего проведения орфографической реформы и на желательность, чтобы современная печать, не дожидаясь реформы, явочным порядком изъяла из употребления буквы Ђ, i, о, ъ. За необходимость реформы высказался и Всероссийский съезд преподавателей русского языка и словесности, происходивший в декабре 1916 г. -- январе 1917 г. в Москве: съезд признал скорейшую реформу правописания в том направлении, какое она получила в трудах Орфографической комиссии при Академии наук, настоятельно необходимой в интересах русской школы и всей русской культуры и постановил возбудить соответствующие ходатайства перед Академией наук, министерством и комиссией по народному образованию в Государственной думе.

Несмотря на широкое общественное движение в пользу реформы, судьба ее была под большим вопросом. Доведя историю орфографической реформы до 1916 г., Д. И. Ушаков вынужден был сказать: "Дальнейшую судьбу реформы предугадать невозможно. Проект подкомиссии, конечно, должен поступить на обсуждение комиссии и будет или принят, или отвергнут, если только комиссии суждено когда-либо вновь собраться..." [Д. Н. Ушаков. Русское правописание, изд. 2-е, 1917, стр. 94--95.] Действительно, трудно было предугадать, когда же, наконец, будет осуществлена долгожданная реформа. Нужно было произойти революции, чтобы народ получил "новое правописание".

Избранная Академией наук подготовительная комиссия созвала 11 мая 1917 г. совещание, на котором присутствовали, кроме членов этой комиссии, члены Орфографической комиссии 1904 г., члены Отделения русского языка и словесности, представители ученых и просветительных учреждений и некоторые другие.

Постановление совещания сводилось к следующему:

1. Исключить букву Ђ с последовательной заменой ее через е (колено, вера, семя, в избе, кроме).

2. Исключить букву о, заменив ее через ф (Фома, Афанасий, кафедра).

3. Исключить букву ъ в конце слов и частей сложных слов (хлеб, посол, мел, пять куч, контр-адмирал), но сохранить ее в середине слов в значении отделительного знака (съемка, разъяснить, адъютант).

4. Исключить букву i с заменой ее через и (учение, Россия, пиявка, Иоанн, высокий).

5. Признать желательным, но не обязательным употребление буквы ё.

6. Писать приставки из, воз, вз, раз, роз, низ, без, чрез, через перед гласными и звонкими согласными с з, но заменять з буквой с перед глухими согласными, в том числе и перед с (извините, воззвание, взыскать, разумно, низвергнуть, безвольный, чрезвычайно, исправить, ниспосланный, бесполезно, чересполосица, чересседельник).

7. Писать в родительном падеже прилагательных, причастий и местоимений ого, его вм. аго, яго (доброго, пятого, которого, синего, свежего).

8. Писать в именительном и винительном падеже множественного числа женского и среднего рода прилагательных, причастий и местоимений ые, ие вм. ыя, ия (добрые, старые, скорые, синие).

9. Писать они вместо онЂ в именительном падеже множественного числа женского рода.

10. Писать в женском роде одни, одних, одним, одними вм. однЂ, однЂхъ, однЂмъ, однЂми.

11. Писать в родительном падеже единственного числа личного местоимения женского рода её (или ее) вм. ея.

12. При переносе слов ограничиться следующими правилами:

Согласная (одна или последняя в группе согласных) непосредственно перед гласной не должна быть отделяема от этой гласной. Равным образом группу согласных в начале слов не отделять от гласной. Буква й перед согласной не должна быть отделяема от предшествующей гласной. Также конечная согласная, конечное й и группа согласных в конце слов не могут быть отделены от предыдущей гласной. При переносе слов, имеющих приставки, нельзя переносить в следующую строку согласную в конце приставки, если эта согласная находится перед согласной, например надлежит делить: под-ходить, а не по-дходить, раз-вязать, а не ра-звязать.

13. Допустить слитное и раздельное написание в наречиях, составленных из сложных существительных, прилагательных и числительных с предлогами (встороне и в стороне, втечение и в течение, сверху и с верху, вдвое и в двое.

Примечание. Вопреки предложениям Орфографической подкомиссии, опубликованным в 1912 г., совещание постановило: 1) сохранить без изменения существующие теперь правила употребления букв о и е после ч, ш, ж, щ, ц; 2) сохранить букву ь во всех случаях, где эта буква употребляется в современном правописании (в частности, писать: речь, вещь, прочь, рожь, ходишь, настежь и т. п.).

Министерство народного просвещения в мае того же года циркулярами сообщило попечителям учебных округов о необходимости принять меры к осуществлению реформы русского правописания с начала учебного 1917/18 г. Но реформированное правописание оставалось необязательным для печати.

Представители реакционной печати, надеявшиеся еще на возвращение царских порядков, стали нападать на новую орфографию. Нам теперь кажутся непонятными и смешными слова резолюции, принятой по докладу художника-архитектора на одной конференции, будто "благодаря своей графической нецелесообразности, новое правописание может нанести огромный и непоправимый ущерб как духовной, так и материальной культуре русского народа" ["Известия АН", VI серия, 15 октября 1917 г.]. В то время такие выступления не были редкостью. Они, конечно, угрожали успехам нового правописания.

Но то, чего не решилось сделать реакционное Временное правительство, со свойственной ему решительностью сделало Советское Правительство. 23 декабря 1917 г. Народный комиссариат просвещения издал декрет о введении нового правописания. В декрете говорилось:

"В целях облегчения широким народным массам усвоения русской грамоты, поднятия общего образования и освобождения школы от ненужной и непроизводительной траты времени и труда при изучении правил правописания, предлагается всем, без изъятия, государственным и правительственным учреждениям и школам в кратчайший срок осуществить переход к новому правописанию".

Был установлен следующий порядок проведения реформы в жизнь:

"Все правительственные и государственные издания, периодические (газеты, журналы) и не периодические (книги, труды, сборники и т. д.), должны печататься согласно новому правописанию с 1 января 1918 г.

Во всех школах республики переход к новому правописанию должен быть произведен согласно следующим основаниям:

1. Реформа правописания проводится постепенно, начиная с младшего отделения начальной школы.

2. При проведении реформы не может быть допущено принудительное переучивание тех, кто уже усвоил правила прежнего правописания.

3. Для всех учащихся и вновь поступающих остаются в силе лишь те требования правописания, которые являются общими и для прежнего и для нового правописания, и ошибками являются лишь нарушения этих правил. Государственной комиссии поручается принять меры для проведения в жизнь нового правописания".

Дальше шли "Изменения правописания и новые правила", уже известные нам по постановлениям совещания 11 мая 1917 г. (всего 13 пунктов).

10 октября 1918 г. был издан Советом Народных Комиссаров специальный декрет, который подтвердил декрет Народного комиссариата просвещения.

В новых правилах были опущены из изданных в 1917 г. пункты 5 и 13. Остальные пункты остались без изменений, были лишь опущены примеры к правилам.

Правительственное постановление о новых правилах правописания 1918 г. остается до настоящего времени в полной силе.

Это постановление обеспечило новому правописанию окончательную победу: не только школа перешла на новое правописание, но и вся страна; новое правописание было объявлено обязательным для всех советских граждан.

_* ^* _*

Реформа, утвержденная и вошедшая и жизнь в 1918 г., разрешила основные вопросы системы русского правописания, изъяв лишние буквы, с одной стороны, а с другой -- обобщив и уточнив ряд правил, охватывающих большие ряды более или менее однородных случаев, до того без нужды различавшихся в своих написаниях.

Но, разрешив крупные основные вопросы по упрощению русского правописания, реформа не затронула более мелких, частных вопросов по упорядочению отдельных написаний, дававших значительный разнобой в практике письма. Так, например, продолжался разнобой в отношении слитного или раздельного написаний, а также написаний с дефисом (на половину и наполовину, в насмешку и внасмешку, в миг и вмиг, без толку и бестолку, юго-западный и югозападный и т. п.); не была устранена и даже увеличилась неустойчивость в написании двойных согласных во многих словах (официальный и оффициальный, агрегат и аггрегат, галерея и галлерея и др.); не было ясности в правилах написания суффиксов енск и инск в именах прилагательных, образованных от названий населенных пунктов (например, Мытищенский и Мытищинский, Охтенский и Охтинский и т. п.); не было устойчивости и в написаниях отдельных слов (например, пескарь и пискарь, бечева и бичева, мачеха и мачиха, тароватый и тороватый и др.). Для окончательного упорядочения всех таких написаний нужен был полный пересмотр и составление новой редакции свода всех правил правописания, а также составление большого орфографического словаря, что в свое время не входило в задачи Орфографической комиссии, подготовившей реформу. Однако задача упорядочения русского правописания довольно скоро встала во весь свой рост, и в настоящее время специальной правительственной комиссией составлен проект нового полного свода, а также большой орфографический словарь [Положительную роль в упорядочении написания многих слов сыграли изданные в период сталинских пятилеток орфографические справочники К. И. Былинского и словари Д. Н. Ушакова и С. Е. Крючкова.].