Вероятно, возникновение новой формы вовсе не обязано исключительно послереволюционному приходу в тогдашние СМИ малообразованных людей. Хотя у классиков XIX в. обычно употребляется форма профессоры (e.g.: Профессоры твердили, что он пойдет далеко. Гончаров), уже в конце позапрошлого века можно встретить профессора. В отчёте, прочитанном на «годичном акте» 1895 г. в Харьковском практическом технологическом институте, известный механик, автор неоднократно переиздававшихся «Бесед о механике» В.Л.Кирпичёв пишет:
За десять лет существования института профессора и преподаватели заведения исполнили большое число научных исследований и трудов ...
К слову, Кирпичёв родился и прожил большую часть жизни в Петербурге, был дворянином в третьем поколении (его дед участвовал в Отечественной войне 1812 г. и получил право на потомственное дворянство после награждения Владимиром 4-й степени с бантом).
До сих пор встречаются люди, которые с негодованием ворчат по поводу современной формы множественного числа профессора. Любопытно, что такое недовольство встречалось ещё в середине XX в. Пелагея Яковлевна Полубаринова-Кочина в своих воспоминаниях о Н.Е.Кочине пишет (речь идёт о 1930-40-х гг.):
На язык диссертанта Николай Евграфович мало обращал внимания в противоположность В.В.Голубеву, который мог, например, отметить, что нужно говорить не «профессорá», а «профéссоры», подобно тому как не следует говорить «инженерá».
Между прочим, уже в 30-х гг. форма профессора стала нормой. Именно так указывается в словаре Ушакова (очередной раз спасибо Арнольду), именно так это слово употреблялось в печати. На можно увидеть любопытную заметку Н.А.Слёзкина, опубликованную под заглавием «Профессора об экзаменах», из газеты «Московский университет» за 1939 г. (хотя самое название, может быть, и нe принадлежит автору).
Некоторые преподаватели были "совместителями", так что уход из университета не мог слишком сильно повредить им. Например, С.А.Чаплыгин был одновременно директором Высших женских курсов (с 1905 по 191. В университет он вернулся только в 1917 г.
Часть ушла в другие учебные заведения или организации. Так, Л.С.Лейбензон стал работать в конторе частной фирмы Бари, где занимается проектированием и постройкой резервуаров и нефтепроводов под руководством Шухова; позже он преподавал на Тифлисских высших женских курсах. Вернулся в университет в 1914 г., затем работал в Юрьевском университете.
Были и преподаватели, которые с уходом из университета теряли очень многое. По университетскому уставу 18 июня 1863 г., достигнув 25-летнего преподавательского стажа, профессор университета уходил в отставку с пенсией в размере полного оклада профессорского жалованья, но мог ещё в течение 5 лет преподавать в университете, при этом, кроме пенсии, за ним сохранялся и прежний оклад. П.Н.Лебедев, например, не имел права на пенсию, у него не было совместительств, с уходом их университета он терял квартиру в здании физического института. На пожертвования Лебедев организовал новую лабораторию, но произошедшее сильно подорвало его здоровье и он умер 14 марта 1912 г. в возрасте 46 лет. К.А.Тимирязев писал: "Убивает не один только нож гильотины. Лебедева убил погром Московского университета".
Ещё пример. В 1846 г., задолго до этих событий, Лобачевский был назначен помощником попечителя Казанского учебного округа с увольнением от должностей профессора и ректора Казанского университета, что привело к значительному ухудшению его положения. Он был вынужден оставить казённую квартиру, вскоре после этого заболел туберкулёзом и умер его старший сын.
Всем, конечно, знакомо существовавшее когда-то понятие пятый пункт. Интересно, в РЯ XIX века было выражение третий пункт. Вилен Люстиберг, рассказывая о Табели о рангах, пишет:
Увольнение со службы обычно следовало за подачей прошения. Но если чиновник, по убеждению его начальства, был неспособен к исправлению должности, или "неблагонадёжен", или допускал проступок, ставший известным руководству, хотя его и невозможно было доказать фактами, то он мог быть уволен без просьбы с его стороны и без объяснения причин (так называемое увольнение по третьему пункту "Устава о службе гражданской"). Эта статья ставила подчинённого в безусловную зависимость от начальства.
По этому поводу небольшое отступление об увольнениях из университетов в царские времена.
Известно, что после студенческих волнений Совет министров объявил постановление от 11 января 1911 г. "О недопущении в стенах высших учебных заведений студенческих собраний и вменении в обязанность полицейским чинам принимать быстрые и решительные меры против них". Руководство Московского университета подало официальный протест, после чего министр народного просвещения Л.А.Кассо уволил ректора университета А.А.Мануйлова, проректора П.А.Минакова и помощника ректора М.А.Мензбира с административных постов и отстранил их от должностей профессоров. (Иногда пишут "уволил выборных руководителей", что, если не ошибаюсь, неверно: по уставу 23 августа 1884 г., действовавшему до 1917 г., выборность ректора, декана, профессоров была отменена). В знак протеста 124 преподавателя подали заявления об уходе из университета (среди них Тимирязев, Умов, Зелинский, Эйхенвальд).
Любопытны данные о том, куда уходили преподаватели.
Это само по себе звучит дико и смешно, но именно тот факт, что оно так звучит, и показывает окостенелость русской языковой традиции. "Смотрелка" существует в сленге компьютерщиков, но не вырывается из него в "литературный" язык и не может вырваться, потому что эстетические стандарты изменились и окостенели, и не позволяют пробиться в "официальную", "престижную" речь "смешным" неологизмам. Ведь на самом деле browser, когда появилось, было столь же смешным словом по-английски, как "смотрелка" или "гляделка" звучит по-русски (возможно, не столь же, замечу в скобках; возможно, стоит различать градации "смехотворности" неологизмов; неважно; это всего лишь один пример из сотен, которые можно предложить; может, и не лучший пример, но он достаточно хорошо демонстрирует главенствующую тенденцию); но в английском языке странное и смешное образование - на основании родной этому языку лексики - может быстро войти во все пласты языка и приобрести стилистическую нейтральность, а в современном русском языке оно обречено оставаться в сленге. Если же очень нужно использовать данное понятие в нейтральном языке, то современный русский языке предпочитает фонетическое заимствование - "браузер"; такие заимствования тоже туго входят в "высокоштильную" лексику, но гораздо легче по крайней мере, чем образования на основе своей родной лексики.
"You are so keen on where and how and not so hot on why..." - Арнольд, помните, откуда это? Зачем Вам делать бяку Юлии Сафоновой и зачем вообще идиотничать коллективом? - тьфу...
"Мгновенное столпотворение" - это калька, точная, но длинноватая. Тем более, что идиотничают вроде бы не толпой, а не слишком большой группой. Я бы предложил "общий бзик"
Русский язык сейчас так же богат, как был он богат пятьдесят и сто лет назад. Но литературная традиция в её отношении к русскому языку и особенно к его развитию за последние 80 лет очень сильно окостенела по сравнению с 19-м и особенно 18-м веками. Я убеждён (вне всякой связи с Солженицыным) в том, что традиция эта, регулирующая словоупотребление и вхождение новых слов в "высокоштильный", "литературный" язык -- тяжело больна окостенелостью и узостью, наследием именно что стилистики соцреализма. Ей (традиции этой, а не языку вообще) не хватает гибкости.
Я писал об этом много раз в прошлом, и сейчас нет сил разворачивать всю цепочку аргументов, поэтому позволю себе только привести один вполне тенденциозный и ничего не доказывающий пример. В английском языке ещё 10 лет назад слово browser имело только одно значение: человек, который стоит в библиотеке около полок и листает книги. При этом слово это было весьма редким и малоупотребительным. Сейчас, как мы знаем, оно приобрело новый технический смысл, и в этом смысле стало вполне полноправным и стилистически нейтральным: его вполне может употребить, скажем, самая престижная газета страны, или президент в официальной речи. "browser" по-русски называют "браузер". Если бы русский язык был бы столь же гибок, как современный английский, его бы по-русски называли "смотрелкой" (или другим схожим термином).
. В университет он вернулся только в 1917 г.